Иео соскочил с пушки, на которой он сидел.
– Я не могу вынести это! Клянусь жизнью, не могу!.. Вы, индейская девушка, где научились вы так петь это?
Эйаканора, полуиспуганная его горячностью, посмотрела сначала на него, а затем на Эмиаса, чтобы узнать, не сделала ли она чего-нибудь нехорошего, а затем, дерзко отвернувшись, стала смотреть на море, продолжая мурлыкать.
– Спросите ее, капитан Лэй!
– Дитя мое, – спросил Эмиас по-индейски, – как могло случиться, что вы поете это лучше многих англичан? Разве вы когда-нибудь слышали это раньше?
Эйаканора недоуменно посмотрела на него и покачала головой, а затем сказала:
– Если вы говорите с Эйаканорой по-индейски, она немая. Она теперь должна быть английской девушкой, как бедная Люси.
– Хорошо, – сказал Эмиас, – не помните ли вы, Эйаканора, не помните ли вы чего-нибудь, что произошло, когда вы были маленькой девочкой?
Она немного помолчала, а затем высоко подняла руки над головой.
– Деревья, большие деревья, как Магдалена… Всегда ничего, кроме деревьев, все дикое и гадкое. Эйаканора не хочет говорить об этом.
– Помните ли вы что-нибудь, что росло на этих деревьях? – напряженно спросил Иео.
Она рассмеялась.
– Глупый! Цветы и плоды и орехи растут на всех деревьях, и еще обезьяньи чашки. Эйаканора лазила за ними, когда была дикая. Я не хочу больше говорить.
– Кто научил вас называть их обезьяньими чашками? – спросил Иео, дрожа от возбуждения.
– Обезьяны пьют, мартышки пьют.
– Мартышки? – сказал Иео, проиграв один ход и пробуя другой. – Откуда вы знали, что эти животные называются мартышками?
– Она могла это слышать от нас, – заявил Карри, присоединившийся к группе.
– Да, мартышки, – повторила она, как бы проверяя себя. – Как маленькие люди и хвосты. И один очень грязный, черный с бородой сказал «аминь» на дереве всем другим мартышкам, совсем как сэр Джек в воскресенье.
Этот намек на Браймблекомба и проповедующих обезьян насмешил всех, кроме старого Иео.
– Но разве вы не помните ни одного белого человека?
Она молчала.
– Вы не помните белой леди?
– Гм…
– Женщины, очень красивой женщины с волосами, как у него? – И Иео показал на Эмиаса.
– Нет.
– Что же вы помните, кроме ваших индейцев? – с отчаянием воскликнул Иео.
Она угрюмо отвернулась от него, как бы устав от напряжения памяти.
– Постарайтесь вспомнить, – сказал Эмиас, и она тотчас же вновь принялась за работу.
– Эйаканора помнит больших обезьян, черных, таких высоких… – Она высоко подняла руку над головой и с выражением отвращения сделала резкое движение.
– Обезьяны? С хвостом?
– Нет, как люди. Да, совсем как Куки, гадкий Куки.
Несчастный негр, случайно проходивший через верхнюю палубу, услышал, как кусок дерева, который она, на его горе, держала в руке, пролетел мимо его уха.
– Эйаканора, если вы еще раз бросите что-нибудь в Куки, я прикажу вас высечь, – сказал Эмиас, разумеется, не собираясь приводить свою угрозу в исполнение.
– Тогда я убью вас, – ответила она самым непреложным тоном.
– Она, должно быть, говорит о неграх, – сказал Иео.
– Хотел бы я знать, где она их видела. Что, если это были симаруны?
– Но как может человек забыть белых и помнить черных? – спросил Карри.
– Попробуем еще. Помните ли вы еще больших обезьян кроме этих черных? – спросил Эмиас.
– Да, – сказала она спустя минуту, – дьявола.
– Дьявола? – спросили все трое, которые, разумеется, вовсе не чужды были убеждения, что злой дух и в самом деле является индейским колдуном – таким, как воспитавший девушку.
– Ага, о котором говорит по воскресеньям сэр Джек?
– А на что он был похож? – спросил Иео.
Эйаканора делала различные знаки, объясняющие, что у него было лицо обезьяны и седая борода, как у Иео. Чем дальше, тем лучше; но затем последовал ряд странных манипуляций над ее хорошенькой шейкой, совершенно сбивший их с толку.
– Я знаю, – расхохотался наконец Карри. – Клянусь жизнью, он носил брыжи! И штаны до колен, так ли, моя красавица? Стоп! Мы убедимся в этом. Его шея была похожа на шею сеньора командира-испанца?
Эйаканора хлопнула в ладоши, увидев, что ее поняли, и допрос продолжался.
– Дьявол явился в виде обезьяны с седой бородой и в брыжах. Гм!
– А! – сказала Эйаканора на недурном испанском языке. – Панамская обезьяна, старый панамский дьявол!
Иео с криком всплеснул руками.
– Да ведь это были последние слова Джона Оксенхэма! И дьявол – это, конечно, не кто иной, как старый черт дон Франциско Харарте! Моя нежная молодая леди, моя дорогая малютка! А меня вы не помните? Не помните Сальвейшина Иео, который носил вас по горам и лазил для вас за обезьяньими чашками? И Виллиама Пенберти, который собирал для вас цветы, и вашего бедного отца, который был совсем похож на мистера Карри; только у него была черная борода и черные кудри, и он беспрестанно сыпал проклятиями.