Они вооружают свои торговые суда и наполняют их молодцами, с детства обученными обращению с оружием и получающими распоряжение пускать его в ход без пощады, если какой-нибудь испанец, португалец или другое человеческое существо осмелится помешать им делать деньги.
Однажды вечером испанец дошел почти до бешенства.
Он довольно вежливо намекнул, что, если англичане явятся туда, куда они не имеют права являться, их могут отослать обратно, и получил в ответ залпом:
– Мы это увидим, сэр.
– Зависит от того, кто говорит: «не имеют права».
– Вы основываетесь на силе права, – сказал другой, – когда вы присваиваете себе Индийские моря; мы можем основываться на праве силы, когда пытаемся сделать то же.
– Пытайтесь всеми способами, какие будут вам угодны, и вы найдете священный флаг Испании столь же непобедимым, как некогда был римский орел.
– Мы это сделали. Слыхали вы когда-нибудь о Фрэнсисе Дрейке?
– Или о Джордже Феннере[59] и португальцах на Азорских островах, как один шел на семерых?
– Или о Джоне Хаукинсе в Сан-Хуан-д’Ульоа?[60]
– Вы – дерзкие мещане, – сказал дон Гузман и ушел, называя себя глупцом и ослом за то, что унизился до таких разговоров.
Солтерн пришел к нему на следующий день просить прощения, обещая, что больше не станет приглашать никого из тех, кто был так груб, если только дон Гузман снова удостоит его дом чести своего посещения. Испанец на самом деле успокоился и пришел на следующий же вечер, все время издеваясь над самим собой за то, что идет.
«Эта девушка, кажется, околдовала меня. Я должен идти и проглотить ради нее свою долю унижения».
Он очень ловко намекнул старому Солтерну, что питает к нему такую склонность и чувствует себя настолько обязанным ему за его вежливость и гостеприимство, что не может не сказать ему некоторых вещей, которых не сказал бы никому другому: испанцы столь ревниво относятся не к отдельным торговцам, а ко всякому общему намерению лишить их с трудом завоеванного благосостояния; но для одного человека сейчас есть масса возможностей разбогатеть.
Старый Солтерн, как он ни был проницателен, имел свое слабое место, и испанец затронул его. В восторге от удобного случая проникнуть в тайны испанской монополии, старик часто заставлял Рози привлекать испанца, без малейшего опасения, что она может быть сама увлечена. Солтерн был уверен, что девушка и молодой человек будут держаться в отдалении друг от друга, как существа двух различных пород. Таким образом, случилось, что в течение многих недель и месяцев дом купца был излюбленным пристанищем испанца, и он ежедневно видел Розу Торриджа, а Роза Торриджа слушала его.
Что касается ее, то, бедное дитя, она никогда не видела подобного человека. У него был неисчерпаемый запас чудесных рассказов, как у Эмиаса или даже больше; и он рассказывал их с изяществом и красноречием, которых не было у скромного Эмиаса.
Притом же Гузман был здесь, а братьев Лэй не было и не было никого из прежних поклонников. Что же ей еще оставалось делать, как не развлекаться с единственным человеком, который был возле нее?
Его рассказы, конечно, были достойны того, чтобы их слушать. Он, казалось, бывал всюду и видел все. Рожденный в Перу и десяти лет отосланный домой в Испанию, воспитанный в Италии, солдат на Леванте[61], искатель приключений в Индии, снова в Америке, сначала на островах, затем в Мексике, затем опять посланный назад в Испанию, оттуда в Рим и оттуда в Ирландию, потерпевший кораблекрушение, пленник у дикарей, глядевший в кратеры вулканов, побывавший при всех дворах Европы, сражавшийся с турками, индейцами, львами, слонами, аллигаторами – с кем только он ни сражался! – в тридцать пять лет он видел достаточно для трех жизней и умел использовать то, что видел.
– А теперь, – сказал он Рози однажды вечером, – что осталось у меня кроме сердца, истоптанного, как мостовая? Кого ему любить? Кто его любит? Ему не для чего жить кроме славы, и даже в этом отказано ему, пленнику, в чужой стране.
– Разве у вас нет родных? – спросила жалостливая Рози.
– Обе мои сестры в монастыре – у них нет ни денег, ни красоты, поэтому они умерли для меня. Брат мой – иезуит. Мой отец попал в руки индейцев в Мексике. Моя мать, не имеющая ни гроша вдова, состоит компаньонкой, дуэньей, как бы они ни предпочитали это называть, носящей веер и болонку за какой-нибудь принцессой или другой дамой Севильи. А я, я потерял даже мой меч – такова судьба дома де Сото.
60
Сан-Хуан-д’Ульоа (Сан-Хуан-де-Улуа) – остров у побережья Мексики, против города Санта-Крус.