– Некоторые ворчат, что они погибнут подобно команде Оксенхэма. Наоборот, это единственный способ избежать гибели. Дон Гузман, наверное, вернется за нами и не один, а вместе с сухопутными войсками из Сантьяго. Даже если испанцы не овладеют лагерем, осажденные умрут от голода; почему не двинуться сразу, прежде чем придут испанцы и начнут блокаду?
Захватить Сантьяго невозможно. Все сокровища спрятаны, и город приготовился их встретить. Если они хотят золота и славы, их нужно искать в другом месте. Не больше смысла имеет идти вдоль берега и пытаться напасть на какой-нибудь порт – корабли опередят их, вся область уже предупреждена об их присутствии. Перед ними – один путь.
Тут Эмиас стал красноречив. Он говорил о смелости предприятия и уверенности, что в случае удачи они получат богатство и почести и покроют себя вечной славой, превосходящей славу Кортеса и Писарро. Его слушатели, вначале мрачные, с каждым мгновением все более распалялись, и наконец один из бывших пеликанцев разразился ответной речью:
– Да, сэр, мы недаром плавали с вами вокруг света. Мы изучили ваш нрав и образ действий. Мы пойдем за вами, сэр, все как один; пусть те, кто знает вас меньше, чем знаем мы, идут за нами.
Большинство, один за другим, присоединилось к его словам.
Меньшинство, те, которым не хотелось идти, но еще меньше хотелось быть брошенными, дали вынужденное согласие.
Коротко говоря, Эмиас победил, и его план был принят.
– Вот поистине, – сказал Эмиас, – лучший день в моей жизни. Я потерял одного брата, а приобрел восемьдесят.
Южный Крест стоит посреди темного неба. Полночь. Карри и Иео тихо проскользнули в лагерь и шепчут Эмиасу, что все сделано. Спящие просыпаются, и отряд пускается в путь, – все время наверх, на юг.
Вряд ли они думают о том, куда идут, словно еще не проснулись и вышли из одной страны снов лишь для того, чтобы попасть в другую, еще более чудесную. Вокруг все фантастично и нереально.
Но что это значит, этот свет на севере? Желтая луна окаймлена веселой радугой. Этот свет слишком ярок, чтобы быть отблеском ее лучей. Вот к облакам подымается столб черного мрачного дыма; вокруг него туман светлеет, и вот уже ясно видно большое пламя.
Все смотрят друг на друга, каждый подозревает, в чем дело, но не решается доверить другому своих подозрений. Эмиас шепчет Иео:
– Вы позаботились утопить порох?
– Конечно, сэр, и разрядили пушки. Незачем поднимать шум и указывать испанцам, где мы.
Да, это горел славный корабль «Рози». Эмиас, как некогда Кортес, сжег свой корабль и отрезал себе путь к отступлению.
Глава XX
Инквизиция в Индии
Прошло три недели. Место действия – город Картахена. Длинный темный коридор, в который выходит ряд низких камер. Дверь одной из них отворена, и около этой двери стоят две фигуры в плащах: одна из них нам знакома – это Евстафий Лэй. Другая – фамильяр[84] инквизиционного суда.
Фамильяр держит в руке лампу, свет которой падает на соломенное ложе и фигуру спящего человека. Этот высокий белый лоб и тонкое бледное лицо нам также знакомы – они принадлежат Фрэнку. Он был вырван полумертвым из рук негров, для того чтобы испытать более утонченную жестокость цивилизованных христиан.
Только сегодня он выдержал допрос, а теперь Евстафий, предавший его, пришел убеждать его – или ловить? Вряд ли Евстафий сам хорошо знал, зачем он пришел.
Он должен исполнить свой долг – разбудить спящего и убеждениями, лаской или угрозами довести его до отречения, «пока его сердце еще размягчено пытками» – так выразились пославшие Евстафия.
Как спокойно он спит! Что это – отблеск пламени, или он в самом деле улыбается? Евстафий взял лампу, наклонился над спящим и услышал, как Фрэнк во сне шептал имя своей матери. У Евстафия не хватило духу разбудить его.
– Пусть отдохнет, – шепнул он своему спутнику. – Все равно, я боюсь, мои слова принесут мало пользы.
– Я тоже боюсь этого, сеньор. Я никогда не видел более закоренелого еретика. Он не постеснялся открыто насмехаться над их святейшествами.
– Ах, – сказал Евстафий, – велика испорченность человеческого сердца!.. Где она?
– Где она?
– Старшая колдунья или младшая?
– Младшая – та.
– Сеньора де Сото? Ах, бедное создание. Ее следовало бы пожалеть, не будь она еретичкой. – Говоривший взглянул на Евстафия проницательным оком и спокойно добавил: – Она сейчас на допросе, надеюсь, он окажет благотворное воздействие на ее душу.
Потрясенный Евстафий задрожал. С трудом овладел он собой настолько, чтобы пробормотать «аминь!».
– Это здесь, – сказал фамильяр, небрежно указывая на одну из дверей, мимо которых они проходили. – Мы можем немного послушать, если хотите, но не выдайте меня.