Молох поднесла к своим губам железную ложку и выпила каплю жидкости. Не прошло и полминуты, как истинное преобразование совершилось в старухе. Морщины на лице ее изгладились, точно молодая и горячая кровь наполнила ее жилы и придала коже блеск и прозрачность молодости. Губы сделались красны. Сверхъестественный огонь вложил почти ослепительные лучи в глаза. Через несколько секунд это не была уже отвратительная колдунья, которую мы знаем, — это была женщина еще молодая, красоты дикой, но могущественной. Раздувшиеся ноздри ее дрожали, волосы, откинутые назад, казались в тени черны как ночь. Впрочем, это магическое превращение продолжалось недолго. Скоро призраки возрождения сменились утомлением и истощением. Морщины на лбу и на щеках показались глубже прежнего. Рот впал. Синие круги вокруг глаз как будто расширились и потемнели. Крупные капли пота выступили на висках. Жилы на шее раздулись, мускулы рук вытянулись. Глаза непомерно раскрылись и сделались неподвижны, как у мертвеца, потом судорожный трепет потряс все тело. Наконец губы раскрылись и старуха прошептала хриплым голосом:
— Он идет… он идет… я это чувствую… я его вижу… он приближается… он пришел… он здесь…
— Кто? — спросил Рауль голосом, почти так же дрожавшим, как и у Молох.
— Дух, — прошептала ворожея.
— Стало быть, я могу вас спрашивать?
— Можете.
— Скажете ли вы мне правду?
— Будете судить сами…
— Этого невозможно, я не знаю будущего…
— Но вы знаете прошедшее, и когда я вам расскажу вашу прошлую жизнь, вы поверите без труда, что точно так же я могу открыть вам и будущее.
Старуха говорила медленно и торжественно. В звуках ее голоса не было ничего человеческого. Это был звук странный, как будто металлический, который мы не можем объяснить никаким сравнением. Неподвижная, сморщенная, с полуоткрытым ртом, старуха походила на труп, а когда она произнесла эти странные слова, еще более странным голосом, ее можно было принять за демона. Волосы Рауля встали дыбом. Первый раз в жизни молодой человек испугался.
XV. Будущее
— Спрашивайте, спрашивайте, — пролепетала старуха. — Я вам сказала… дух здесь, не надо, чтоб он мучил меня напрасно…
Эти слова напомнили Раулю его положение. Скептицизм, на минуту подавленный ужасом, заговорил в нем сильнее прежнего. Он счел все, что делалось со старухой шарлатанством, искусным фиглярством и обещал себе посмеяться над предсказаниями ворожеи.
— Прежде всего, — спросил он, — скажите мне, кто я такой?.. знаете ли вы это?
— Знаю, — отвечала старуха, без малейшей нерешимости, — я знаю, что вы родились на свете под несчастной и вероломной звездой… положение ваше неопределенно, вы не простолюдин и не дворянин… Сначала занимая очень низкое место, вы чуть было не достигли самого высокого, но, повторяю, звезда ваша гибельна, и случай как будто сделал для вас многое только затем, чтобы падение ваше было тяжелее и мучительнее…
Старуха замолчала. Рауль едва дышал. Он слушал в изумлении этот быстрый и чудный анализ, который в нескольких словах определил всю его жизнь. Старуха продолжала:
— Вы носите имя, не принадлежащее вам, но, однако, никто не имеет права оспаривать его у вас… Вы взяли себе титул, который не принадлежит вам и которого нельзя у вас отнять… Вам должно было принадлежать огромное богатство… влияние вашей звезды лишило вас этого богатства, .. Теперь вы богаты, но богаты по милости случая, и то, что он дал вам сегодня, он может отнять у вас завтра.
Старуха опять остановилась. Рауль не сомневался долее. Он верил, верил твердо второму зрению, таинственному и сверхъестественному, которым старуха была одарена. Оставив в стороне прошлое, Рауль поспешил спросить ее о будущем.
— Это гибельное влияние, о котором вы мне сейчас говорили, перестанет ли когда-нибудь преследовать меня?
— Нет, до вашего последнего часа, лучи несчастной звезды будут освещать вашу жизнь.
— Стало быть, я никогда не буду счастлив?
— Никогда, по крайней мере, в том смысле, какой приписывается этому слову… Иногда вы будете верить счастью, иногда все будет вам улыбаться… Остерегайтесь!.. ваша судьба, ваши страсти и пороки превратят в бедствия и горести это мнимое благоденствие… в вашей жизни осуществится древний символ змеи под цветами.
— Не существует ли какого-нибудь средства избежать всех этих несчастий, предсказанных вами?..
— Существует одно…
— Какое?
— Я должна молчать!..
— Отчего?
— Оттого, что только голос ангела света, а не демона тьмы может указать вам путь.
— Говорите…
— Я не могу!..
— Я хочу…
— Запомните же эти три слова: милосердие, молитва и прощение.
Произнося эти последние слова, Молох, казалось, терпела истинную пытку. Без сомнения, злой дух, которого она была рабою, бичевал ее в наказание за то, что она советует следовать правилам добродетели.
— Прощение!.. — повторил Рауль мрачным голосом. — О! если мне понадобится простить, чтобы быть счастливым, я должен буду сказать: «Прощай, счастье!..»
Молния адской радости осветила лоб и расширила ноздри старухи. Казалось, страдания ее тотчас прекратились.
— Хорошо! — прошептала она, — хорошо…
Рауль продолжал:
— Вы знаете, что я мечтаю об отмщении?..
— Знаю.
— Это мщение совершится?
— Да.
— Именно так, как я о нем мечтаю?
— Да.
— Великолепное, блестящее, неумолимое?
— Да, да, да! — три раза повторила колдунья.
— Таким образом те, которые заставили меня плакать и страдать, будут плакать и страдать более меня?..
— Они будут плакать кровавыми слезами, будут проклинать день, в который родились!
— Как! — вскричал Рауль с восторгом. — Как?! Мое мщение исполнится в таком виде, как я хочу, как я мечтаю, и вы уверены, что я не буду счастлив!.. Полноте, вы помешались!..
Молох не отвечала ни слова, и только ужасная улыбка сжала ее бесцветные губы.
— В этом свете есть только три вида настоящего и серьезного счастья, — продолжал молодой человек, — богатство, мщение и любовь. Я имею одно, вы обещали мне другое, буду ли я иметь третье?
— Любовь?
— Да.
— Вы, конечно, спрашиваете меня, будете ли вы любимы?
— Точно, я именно это хочу знать.
— Будете.
— Много?
— Очень, даже слишком…
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, что большая часть несчастий, которые вас постигнут, проступков и даже преступлений, которые вы совершите, будут иметь началом любовь, которую вы почувствуете или внушите.
— Преступлений… — повторил Рауль. — Вы уверяете, что я совершу преступления?
— Уверяю.
— Серьезно?
— Взгляните на меня, — прошептала Молох, — и повторите ваш последний вопрос, если осмелитесь…
Невольно Рауль устремил на старуху глаза. Ее зловещая и ужасная физиономия до такой степени исключала всякую мысль о шутке, что кавалер де ла Транблэ почувствовал какое-то беспокойство. Но силясь преодолеть его, он продолжал:
— Проступки, пусть так! Но что касается преступлений, то позвольте мне заверить вас, милостивая государыня, что ваш дух обманывается или обманывает вас.
Молох покачала головой совершенно особенным образом.
— Как хотите, — сказала она, — вы спрашивали, я отвечала, вы вольны мне не верить.
Рауль продолжал расспросы, но со все увеличивающейся недоверчивостью.
— Должен ли я опасаться кого-то или чего-нибудь особенно? — спросил он.
— Да.
— Кого?
— Женщины.
— Какой?
— Я не могу определить ее вам иначе, как только сказав, что она молода и хороша…
— Знаю ли я ее?
— Да.
— Часто видал ее?
— Два раза.