Картины прошлого неслись вспять, все быстрее и быстрее, этот поток замедлялся только на самых важных событиях, самых памятных лицах. На поворотных моментах жизни, определявших ее форму и смысл. Теперь он мог понять, что было самым важным и значительным. Отвага. Любовь. Честь. Клубок разматывался дальше и дальше, пока не открылась самая сердцевина – там, где закладывалась судьба Искателя. Он смог оглядеть всю свою жизнь, от начала до конца, впервые увидеть все с предельной ясностью, определить самое важное. Быть воином и человеком чести, старательно исполнять свой долг, выступать в защиту друзей и идеалов, защищать страдающих, наказывать виновных. Воевать, чтобы положить конец войнам, заботиться о тех, кого преследует Империя, быть опорой для попавших в беду.
Быть Искателем Смерти.
Лабиринт Безумия принял к себе человека, которого звали Оуэн Искатель Смерти, оставил в нем самое существенное и важное, а потом перестроил душу и тело, сделал его сильнее и целеустремленнее, чем прежде. Недостатки и слабости были отсеяны, достоинства – отшлифованы до блеска. Он ясно видел цель и ни за что не отвернул бы от нее взгляда. Лабиринт одарил его бесценными дарами и своим благословением, а потом позволил ему проснуться.
Оуэн очнулся и встревоженно посмотрел по сторонам. Поток воспоминаний растаял, как прерванный сон. С ним происходило что-то удивительное, но он уже забыл, что человеку не может быть позволено вечно видеть свою обнаженную душу. Его ум стал ясным и свежим, как воздух после грозы. Он чувствовал себя обновленным, очистившимся, жизнь горела в нем, как огонь в маяке. Сейчас он стоял посередине большого круга, обнесенного стальной стеной, из чего ему стало ясно, что это самый центр Лабиринта Безумия. То самое сердце бури, где царит мир и покой. Рядом с ним были его товарищи, которые теперь тоже выглядели по-другому. Он признал в них ту же перемену, что и в себе. Все выглядели более энергичными и уверенными в своих силах, чем когда-либо раньше.
– Для этого и существует Лабиринт, – сказал Жиль. – Волк пытался объяснить это мне, но с чужих слов трудно понять. Мы переродились, обрели второе дыхание. Нам были отпущены все грехи.
– Черт возьми, о чем ты говоришь? – недовольно спросила Хэйзел. – Я чувствую себя как после недельного запоя, а мне надо еще столько держать в памяти!
– Мне непонятно ваше состояние, – равнодушно сказала Руби. – Со мной ничего не произошло. Ровным счетом ничего.
– Нет, все-таки что-то изменилось, – сказал Рэндом. – Я был… кем-то другим. Но почему я не могу вспомнить?
– Твое сознание подверглось шоковой терапии, – объяснил вольфлин. – Чтобы не повредить твоему рассудку, тебя заставили забыть про боль, которую ты чувствовал. Ты пережил второе рождение, а рождение никогда не бывает без боли.
– Уж не читаешь ли ты нам проповедь? – с подозрением посмотрела на вольфлина Руби. – Не хватало нам еще оборотня-евангелиста.
– Что бы это ни было, но оно повлияло и на душу, и на разум, – сказал Оуэн. – Я никогда не чувствовал в себе такой свежести и целеустремленности. А как ты себя чувствуешь, Мун?
– Это был интересный эксперимент, – ответил хэйденмен. – В моем сознании, подобно снам, возникли математические уравнения, которые объясняли все на свете. Чистая математика, восходившая по спирали в бесконечность. Я был в самом центре Вселенной и мог всего достичь и ко всему прикоснуться. Кажется, это длилось целую вечность, но, судя по моим внутренним часам, с тех пор, как мы вошли в Лабиринт, прошло всего несколько секунд. Все, что я могу предположить, – нам сделали очень сложное сканирование мозга.
– Нет, – возразил Жиль. – Это было нечто иное. Лабиринт показался мне…
– Живым, – закончил его мысль вольфлин, и все, включая Руби, утвердительно закивали.
– А почему его назвали Лабиринтом Безумия? – неожиданно спросил Оуэн. – Я в жизни не видел ничего более здравомыслящего.
– Потому что большинство людей, которые попадают в Лабиринт, теряют рассудок, – объяснил вольфлин. – Путешествие по Лабиринту сводит с ума. Далеко не каждый выдерживает, когда с его подлинного «я» срывают маски и покровы. Многие сходят с ума. Правда, я не уверен, происходит ли это из-за того, что они видят в Лабиринте слишком много, или из-за того, что они не позволяют себе увидеть достаточно истины. Но для некоторых даже безумие не становится спасением, и они погибают.
– Подожди, не торопись, – попросил Оуэн. – Сколько же людей сходит с ума и погибает?
– До сих пор, – спокойно ответил вольфлин, – только двадцать два человека из нескольких сотен вошедших в Лабиринт сохранили здравый рассудок. Включая вас. Ваш результат весьма впечатляет.
Хэйзел в бешенстве повернулась к Жилю:
– И ты подбил нас на такое? Даже не предупредив! Мне бы надо перерезать тебе горло!
– Черт побери, правильно, – угрюмо согласилась Руби.
Они подтвердили серьезность своих намерений, схватившись за оружие, но Жиль сохранил полное спокойствие.
– Это было необходимо, – сказал он не моргнув глазом. – Вы же хотели завладеть «генератором тьмы», не так ли? Вот я и привел вас к нему. Единственное безопасное место, в котором я мог его оставить, – это сердце Лабиринта Безумия.
Он повернулся и пошел к центру площадки, и все после секундного промедления последовали за ним. В центре стоял огромный светящийся кристалл шарообразной формы, примерно полутора метров в диаметре. Жиль приблизился к кристаллу и, не прикасаясь к нему, стал любоваться мерцавшим внутри светом. Лицо старого воина смягчилось, и он улыбнулся. Оуэн и его товарищи, сгорая от любопытства, столпились вокруг кристалла. К нему не подошел только вольфлин.
Оуэн склонился над кристаллом, и его свечение усилилось. Теплый золотистый свет высветил то, что находилось внутри: там, завернутый в пеленку, лежал крошечный человеческий младенец. Ему было не больше нескольких недель от роду. Его черты были еще мягкими и не оформившимися, но в лице проглядывала неповторимая индивидуальность, на щеках играл легкий румянец. Ребенок безмятежно спал, ровно дыша и не отнимая ото рта палец. Он был самим воплощением красоты, невинности, трогательной незащищенности.
– Это мой клон, – умильно улыбнувшись, сказал Жиль. – Мой сын, в полном смысле слова. Искатель Смерти, рожденный из моей крови. Я ставил эксперименты по созданию клонированных экстрасенсов с исключительной мощностью биополя. И вот вам результат. Он еще практически ничего не знает о мире. Но когда он последний раз проснулся и, поддавшись моему внушению, применил биополе, погасла тысяча звезд. Вот как все и было. Я стал создателем Черной Тьмы и самого мощного оружия во всей истории человечества. Настолько мощного, что я никому не позволю его вновь использовать. Я погрузил ребенка в глубокий сон и перенес его сюда. С помощью вольфлина я смог телепортировать сына в самый центр Лабиринта, где его никто не мог потревожить, создал все условия для поддержания жизни. После этого я мог быть твердо уверен, что его никто не разбудит. Рождаются и погибают миры, изменяется Вселенная, а он продолжает спать. Он ни в чем не нуждается, не стареет. Теперь его судьба в ваших руках.
– А почему ты не поместил его в стазис? – спросила Хэйзел.
– Стазис практически не действует на него, – ответил Жиль.
– Его надо убить, – сказала Руби. – Надо уничтожить это неестественное создание. Оно опасней любого оружия. Это монстр. Убьем его прямо сейчас, пока есть такая возможность.
– Нет, – сразу же запротестовал Рэндом. – Это слишком ценное открытие, чтобы так безрассудно поступать с ним. Мне кажется, мы стали свидетелями нового шага эволюции.