Доктор зажег лампу. Поправил фитиль!
– А ведь славно горит лампа!
– Да, при лампе куда лучше, чем при свече, – сказал Веригин, прислушиваясь к ветру и к мерному долгому стуку дождевых осенних капель о крышу домика.
– Вот закончу опыты с клеткой растений на лягушках… на крысах… на себе… – задумчиво, как бы про себя, произнес Веригин.
– Ты в своем уме? Хватит с тебя крыс, лягушек и головастиков, а себя трогать не смей!
– А врачи – Уайт? Рене Деженет? Бюлар? Клот? Алоис Розенфельд…
– Знаю, знаю. Все они прививали себе чуму.
– Чтоб ее победить.
– И все они умирали…
– Неправда. Рене Деженет не умер. Авось и я не умру. Кое-что я уже подметил: после моей инъекции старая крыса как бы прихворнула день, другой, третий, а потом стала молодеть, седина исчезла, движения стремительные, глаза блестят. Ты говоришь – отказаться от опыта над собой… Растения научились из воды и углекислого газа с помощью солнца создавать свою жизнь. И вот сегодня я беру у растения те его качества, особенности, которые обеспечили ему тысячелетнюю жизнь. Пробую на животных. Проверяю: получается, самую малость. Пока. А там… дальше… Нет! От опыта над собой не откажусь!
– Дмитрий! Ты забыл: ведь ты там один. Вдруг неудача… нечаянный случай… помеха какая-то. Нет! Не позволю. А если все же приступишь к опытам над собой – предупреди. Соберусь в путь. Приеду… Давай пить чай. – И доктор протянул руку к чайнику. – Ох! Чуть не забыл! – вздохнул он. – Получай. – И вручил Веригину пакет с сургучной печатью.
Веригин широко улыбнулся:
– Прислали! Спасибо! Семена! Буду выращивать вечноживущие растения.
– Все фантазии твои, Дмитрий! Пей чай.
Наступило молчание. Только самовар, остывая, пел свою песенку. Края фитиля в лампе покраснели. Керосин, видно, был на исходе.
Тихий голос Веригина прервал молчание:
– Доктор! Сегодня, может быть, наша последняя встреча.
– Ты что, Дмитрий Дмитриевич!
– Ничего.
– Понимаю. Ты думаешь об опыте над собой…
– Ведь может статься, что тогда я уже буду не я.
– Так, так. Мало того, что готовишь опыты над собой, – не ждет ли тебя еще иное бытие! Ты – и в то же время не ты. Впрочем, приемлю тебя в любом виде, если к тому времени жив останусь.
Веригин встал:
– Что ж, пора… Прощай, доктор. Спасибо! За все спасибо. И не забудь: в нашем тайнике закопаю последнее, что надо передать в Москву.
– Да, да, Дмитрий Дмитриевич! Спокоен будь. Наведаюсь. Ах, что ж это! – воскликнул доктор. – Я пел все «чай да чай», а накормить тебя не накормил.
– Ничего! За все спасибо… спасибо, – тихо ответил Веригин. – Пора в дорогу.
Дождь перестал. Скользкие доски тротуара колебались, изгибались, уходили в грязь. Веригин шел впереди, ступая очень осторожно. Небо уже начинало очищаться от туч. Показывалась и вновь скрывалась луна.
– Смотри, какое побоище затеяли облака около луны, – сказал Веригин и тут же поскользнулся, но ухватился за частокол. – Каково! «Победитель смерти», а чуть не носом в грязь!
– Осторожно! – забеспокоился доктор.
– Плохая примета, – рассмеялся Веригин.
– Веришь в приметы, Дмитрий Дмитриевич?
– Приметы? Их нет, есть только скверные тротуары. И еще темь и грязь – сплошные происки природы, – снова рассмеялся Веригин и замолк.
Так дошли до окраины Славска.
– Ну, прощай, доктор!
Они обнялись и минуту стояли молча.
Веригин ушел.
Доктор долго смотрел ему вслед. Он слышал, как чавкала грязь под сапогами Веригина. Где-то залаяла собака. Стихла. Ей ответили другие. На все лады. В этой разноголосице доктор различил, как одна из собак остро и тонко почти беспрерывно лаяла. И этот почти не прекращающийся лай перешел в надрывный вой. Все собаки вдруг замолчали. Прислушивались к вою? А потом то одна, то другая стали подвывать…
Доктор возвращался домой. Он шел медленно, осторожно, осмотрительно. Тротуар по-прежнему был мокрый и скользкий. В доме нестерпимо пахло копотью и стоял керосинный чад. Доктор долго шагал из угла в угол, из комнаты в комнату. На душе было смутно.
ЧТО ЭТО ТАКОЕ?
Теперь можно прочесть и последние три листка с какими-то стихами. Я их отложил нарочно, как наименее интересные для моего поиска. Веригин, видно, любил стихи. Это, конечно, любопытно, но не так важно.
Читаю. Ничего не понимаю. Какой-то бессмысленный бред. Абсурд. Веригин зачем-то записал отдельные строки из разных произведений Пушкина. И еще цифры поставил возле каждой строки. И всего их пятьдесят две. Что за бессмыслица? То ли человек в одиночестве проверял свою память… Читаю еще. Нет! Никакой внутренней связи. Просто случайный набор строк:
1. В тот год осенняя погода
2. На дровнях обновляет путь
3, Когда не наши повара
4. Им первый кубок круговой
5. Пирует с дружиною вещий Олег
6. Но злобный Карла перенес
7. Меня в сей край уединенный
8. Алеко спит. В его уме
9. А царица вдруг пропала
10. Виденье смутное играет
11. Будто вовсе не бывала
12. Мария, бедная Мария
13. Гости князю поклонились
14. Спокойно все; поля молчат
15. С приветом нежным и немым
16. Стоит черкешенка младая
17. И остров общий с давних пор
18. Худой, обритый – но живой
19. Руслан на мягкий мох ложится
20. Пред умирающим огнем
21. Кто мир и негу возлюбя
22. Быстрей орла; быстрее звука лир
23. Лелеет, милая тебя
24. Прелестница летела, как зефир
25. Но тот блаженный, о Зарема
26. Как розу в тишине гарема
27. Финал гремит; пустеет зала
28. Гроза двенадцатого года
29. Но может быть такого рода
30. Привычка усладила горе
31. И этому я все виною? Страшно