В сердце начала разгораться почти потерянная надежда. Там, в покрытой изморозью побитой броне и без своего именного термокопья, стоял его родной отец, на чье тело, как парень думал, он наткнулся в поднятой имирами буре. Тогда у него не было времени убедиться, и он узнал только оружие. Когда гвардеец требовательно что-то прокричал двум легкораненым бойцам стоявшим на охране и зашел внутрь, Дэллан отстранился от окна и, морщась от боли, спешно зашагал к выходу из помещения. Он был просто обязан удостовериться лично, что ему не померещилось и глава его рода жив.
Дворец был почти пуст: все способные держать оружие сейчас сражались на стенах, а прислугу её Величество отправила ухаживать за раненными. Шаги юноши звонким эхом раздавались под мрачными сводами обители королей. Он был здесь несколько раз, сопровождая отца, но ориентировался не слишком хорошо, поэтому задержался немного, поплутав, прежде чем выйти в длинный центральный коридор, ведущий к тронному залу. В самом его конце, у украшенных золотым фениксом ворот, он вновь заметил отца, но не решился его окликнуть. Горло сдавило тяжёлым предчувствием, словно что-то было очень сильно не так. Такое же ощущение у него вызывала леди-искательница, рядом с которой память и подсознание порой выписывали странные кренделя.
Задержавшись лишь на мгновение, гвардеец толкнул тяжелые створки двумя руками и, войдя, прикрыл их за собой, а Дэлл, придерживаясь за стену, зашагал к тронному залу. Сквозь небольшой оставшийся зазор до его ушей донеслись голоса:
— Почему вы не на стене, мессир? Я приказала гвардии сражаться в первых рядах, — сухой, надтреснутый голос королевы сложно было с чем-нибудь спутать.
— Этот бой бессмысленен, ваше Величество. Как и вся эта война, — звучный рокот отцовского голоса раздался по залу. Дэлл едва не вскрикнул от радостного узнавания, а затем уже до него дошёл смысл сказанных слов.
— Рейлин, это вы? Мне сказали, что вы погибли… — интонации королевы смягчились, — сейчас не время и не место спорить. Речь идет о нашем выживании.
Дэллан наконец добрался до двери и напрягся, отворив её на ладонь. Сквозь зазор он видел опустевший мраморный зал, освещаемый лучами восходящего солнца и последними отблесками северного сияния сквозь широкую витрину панорамного окна позади трона её Величества. Его «отец» наполовину уже пересёк помещение, неотвратимо приближаясь к встревоженной женщине. Дэлл скрипнул зубами и толкнул дверь снова обмороженными пальцами. Плоть на таком знакомом лице отца сейчас пузырилась и плавилась, текла словно воск, его черты искажались, становились более плавными, пока оно не изменилось до неузнаваемости. Теперь это был совершенно другой человек.
Переполняющая сила. Мощь. Справедливость. И неизбежность воздаяния. Вот что сейчас чувствовал замерший солетадец, крепкой рукой вцепившись в длинный, потрескивающий от напряжения термоклинок. Долгий, наполненный тоской и самоотрицанием путь был почти завершен. Это было то место, что он искал. Здесь всё расцветало и обретало глубину, смысл, истину. Страх смерти наконец-то ослабил хватку на сердце, а боевые стимуляторы заполняли кровь, делая каждое мгновение предельно ясным и чётким. Он знал, что это будет самый важный миг во всей его жизни. Осталось лишь немного подождать и услышать ответы. Замерший в укрытии одной из колонн гасильщик умел ждать. Сейчас он безмолвной тенью взирал чем закончится встреча старых любовников.
— Айди, я знаю, что реликт хранится в сокровищнице под твоей личной печатью. Отдай его мне, я завершу активацию и исчезну, — холодный воздух тронного зала пронзил чистый, красивый мужской голос.
Он был немного печален, словно ему было неприятно то, что приходится говорить. Черты лица гвардейца полностью изменились, в них пропала присущая солетадцам суровость, они стали более мягкими и плавными, как и его прежде прямые и жесткие тёмные волосы превратились в светлые кудри. Разве что улыбка, нежная и самую малость неловкая, выглядела неуместной на фоне его странной просьбы.
— Мирам… — шокировано выдохнула королева, прижав ладони к груди. Следующие два шага бронированных сапог она зачарованно взирала на гостя.
Прежде столь дорогое лицо с яркими и приветливыми, ярко-голубыми глазами навсегда осталось в ее сердце. А затем груз ответственности заставил её вспомнить о страшном грехе, что она уже один раз ради него совершила.