И вот весной, по последнему снегу, к юрте Бекэ подкатил старшина Павлов. Это был невысокий человек лет двадцати пяти, крепкий, мускулистый. Несмотря на его молодость, в улусе за ним укрепилась слава человека проницательного и хитрого. «Хитрая лиса» — иначе не называли его охотники. Сам Павлов гордился таким прозвищем; хитрость помогала ему выколачивать подати.
«Правду сказали люди», — подумал тойон, как только увидел выбежавшего навстречу хозяина. На плечах Бекэ была накинута новая шуба, вместо лосевых штанов, которые он носил, бывало, бессменно зимой и летом, — суконные шаровары.
Вошел старшина в юрту — и тут кругом признаки достатка. На Прасковьи новый цветастый ситцевый халадай, сынишка Александр бегает в новых штанишках. Подушки, одеяла, подстилки — все чистое, добротное, не замызганное, а юрта разделена надвое яркой ситцевой занавесью.
— Э-э, да ты теперь живешь, как настоящий тойон, — сказал Павлов. — Значит, принимай меня по-княжески, я в гости приехал.
Бекэ порозовел от удовольствия, засуетился. Никогда еще тойон Павлов не приезжал к нему в гости, только за податями. А тут — как равный к равному… Об этакой чести Бекэ и мечтать не смел.
Перед Павловым появился чайник с крепко заваренным первосортным чаем, два блюда; с оладьями и с горсткой лепешек из муки-крупчатки, миска с оленьим мясом и другая, с рисом. Все это великолепие Бекэ увенчал бутылкой чистой, прозрачной, как слеза, водки.
— Похоже, что ты клад нашел, — сказал Павлов, когда они выпили по первой.
— Э-э, нет, какой клад… Все это я заработал. Ведь я теперь приказчик у Кокорева.
— Чтобы скупать пушнину, приказчик не нужен. Разве в тайге появился другой ценный товар?
Бекэ засмеялся, словно хотел сказать: «Все может быть, только от меня ты ничего не узнаешь».
Выпили по второй чашке, потом по третьей.
— Бог, он видит и отмечает умного человека, — гудел над ухом охмелевшего Бекэ проникновенный голос старшины. — Ты хороший, умный и добрый человек, вот он тебя и отмечает. Ты стал богат, ты почти сравнялся со мной, первым тойоном округи. Я хочу стать твоим другом…
— Др-ругом… Слышала, жена?.. Тойон Павлов — мой друг… Дай еще бутылку водки, я добрый, мне ничего не жаль для друга.
— Водки больше нет, — сурово отрезала Прасковья.
— Как нет?! Врешь, есть!
Бекэ попытался встать. Глаза его совсем осоловели, редкая черная бородка торчала клочьями, словно ее выщипали, давно не стриженные волосы разметались и взлохматились, как у шамана.
Прасковья в сердцах поставила перед Павловым новую бутылку и, захватив сына, вышла.
Выпили еще.
— Да-а, — заговорил Павлов, вытирая жирные пальцы о шкуру, на которой сидел, — ты, Бекэ, хороший человек, и я верю, что богатство пришло к тебе честным путем. Но люди могут не поверить. Они донесут на тебя большому полицейскому начальнику в Якутске и начнут тебя таскать туда-сюда. Как мне тебя защитить — не знаю. Если бы ты рассказал мне все, тогда бы я мог…
Бекэ по-бычьи мотнул головой.
— Я не боюсь… Никого… Пусть спросят Кокорева…
— Э-э, где его теперь найдешь?
— Н-н-найдешь… Он не камешек, похожий на глаз Ого Абагыта….
Бекэ сложил щепотью большой и указательный пальцы, поднес к глазам Павлова.
— Такой м-махонький камешек… Хороший камешек. Все это, — Бекэ широким жестом указал на занавес, на постели, причем, потеряв равновесие, едва не опрокинулся на спину, — все это дал мне камешек.
— Ну-ну, говори, — насторожился Павлов, — какой он, твой камешек? Небось редкостной красоты?
— Не-ет… никакой редкости… Прозрачный, как льдинка… Только на солнце играет. Алмаз называется…
— Где же ты нашел его?
— На Иирэляхе, на отмели.
— Э-э, может, это четырехгранный окаменевший лед, что встречается в горах, по речке Ахтаранда? — допытывался старшина.
— Нет, ты говоришь про шпат, его все знают. Мой камень не шпат, мой камень, как водка, чистый. Кокорев просил меня найти еще и скупать у соседей. И Бекэ найдет… Бекэ все может, Бекэ лучший охотник и уваж-ж-жаем-мый… Бекэ э-э-э…
Он повалился набок и сейчас же захрапел.
Павлов довольно ухмыльнулся, допил водку и, не спеша одевшись, вышел из юрты. Нет, не зря люди дали ему прозвище — Хитрая лиса.