Симаков демонстративно отбросил лопату, полез в карман за кисетом. В глазах заметался злорадный смешок.
— Все, братцы, шабаш! Весь Далдын перекопали, можно домой топать! Наш шибко ученый начальник трубку потерял. С учеными бабами это бывает. Между прочим, умный человек, который здесь до нас копался, дальше косы не пошел. Да только для нашей товарищ Сорокиной умные люди не указ…
Александр сделал шаг к Симакову.
— Не смей так!
Симаков хотел набить табаком цигарку, но табак просыпался. Он скомкал и зло отшвырнул полоску курительной бумаги.
— Теперь что молчать… Хоть молчи, хоть кричи — не испечешь куличи. Я считаю, братцы, вредительство это. Государству позарез нужны алмазы, за границей покупаем, а наша ученая барышня с умным видом проходит мимо россыпи. Это что? Вредительство и есть. И молчать тут нечего! Доложить куда следует!
Александр налетел на Симакова.
— Ты… Гад!.. За такие слова, знаешь… Ишь, «государство»… За премию дрожишь, вот что!..
— А ты не цепляйся. — Симаков рванулся, оставив в руке Александра пуговицу. — Думаешь, не знаю, чего ты взъерепенился? Видел я, как ты к ней по ночам в палатку шныряешь. Для этого, должно быть, и ночное дежурство установили. Начальнички!..
Бешенство чугунной тяжестью налило кулаки, разметало все доводы рассудка. Удар пришелся Симакову в челюсть. Симаков охнул и упал, проехав спиной по земле. Александр секунду стоял над ним, яростный, готовый, казалось, растоптать его. Затем сорвался с места и побежал прочь.
3 «Зарница»
Он те помнил, как и почему оказался на увале. От быстро шагал наискосок, вверх по склону, раздвигая руками заросли ерника. Теперь конец. Если не отдадут под суд за дебош, за избиение человека, то из экспедиции вышибут наверняка. Из комсомола тоже.
Он вышел на полянку и остановился, словно неожиданно налетел на стену. На противоположном краю полянки, в десяти шагах, лежала лопата. Александр подошел, поднял ее. Лопата была ржавая, видно, ею давно не пользовались. Несомненно, она принадлежала тому, кто выкопал ямы в районе косы. Но зачем его занесло сюда? Нигде не видно следов работы. Но что это? Полянка как будто неровная. Края ее приподняты, а посредине от верхнего края к нижнему почва взрыта извилистыми лунками, какие остаются от ручейков. Александр бросил лопату, пошел вдоль лунок. Они уходили к вершине увала. По обе стороны от них местность была приподнята, но заросли скрывали неровность. Неглубокая, почти незаметная для глаза лощина спускалась от вершины к подножию. Не по этой ли лощине сносит вода пиропы на берег Далдына? Не ее ли искали они столько времени, вгрызаясь шурфами в подножие увала? «Что же, проверим… Мы хоть и не изучали геологию, но, каков из себя пироп, знаем», — подумал Александр.
Он вернулся на полянку и взялся за лопату. Быстро выкопал неглубокую ямку рядом с бороздкой, промытой ручьем. Почва была здесь легкая, податливая. Она состояла из мягких голышей и песка. Александр взял горсть земли, близко поднес к глазам и сейчас же заметил крошечные рубиновые зернышки. Он улыбнулся им, как старым знакомым. Есть! На сердце вдруг стало легко. История с Симаковым показалась вздорной, незначительной. Ну, поссорились, ну, ударил! Ерунда! Теперь ерунда! Он долго выбирал крохотные красные камешки и складывал их в разостланный носовой платок. В красных крошках заключалась радость, заключалась жизнь. И все это он принесет Ларисе. Повезло же ему, охотнику Александру Васильеву, внуку Бекэ!
А если он нашел вовсе не пиропы?
Ему до того скверно сделалось от этой мысли, что он поспешил ее отогнать. Да нет же, пиропы, конечно, пиропы. По цвету и форме они не отличались от тех, что хранились у Ларисы.
Подойдя к лагерю, он увидел сидевших у костра Бурова и Терентьева.
— А, явился, Илья Муромец! — встретил его Буров. — Сила, видать, у тебя не мереная. Симаков-то чуть богу душу не отдал. Посмотрел бы ты на его лик. Левая половина черная, что твое голенище. За дело, конечно, ты его. Но только нехорошо…
«Сам знаю», — хотел сказать Александр, но сказал другое:
— Где он?
— Ушел. Мешок за плечи — и ходу. Обещал тебя и начальницу нашу не меньше чем на десять лет упечь.
Александр промолчал. Все, что касалось Симакова, сейчас его совершенно не занимало, лишь вызывало легкое, быстро проходящее раздражение Он направился к палатке Ларисы, но она сама вышла навстречу. У нее были красные веки.
— Товарищ Васильев, вы… я… я не уполномочивала вас вступаться за меня. Какое вы имели право?