Она открыла глаза и повернула голову, чтобы посмотреть на него. Его рука напряглась и снова расслабилась, глаза оставались закрытыми. Должно быть, они оба заснули. Представив, насколько им повезло, что никто не напал во сне, Гермиона тяжело вздохнула, но постаралась сделать это как можно тише. Следовало бы встать и одеться, но ей было так хорошо, и совсем не хотелось менять тепло его рук на холод тоннеля.
Глупо.
Гермиона села, снова посмотрела на Малфоя — он не двигался. Свеча почти догорела, в тоннеле царил сумрак, но она все равно смогла найти свою одежду. Забыв надеть лифчик, она просунула голову в рукав рубашки, и, только натянув трусики, поняла, что надела их шиворот-навыворот. В голове продолжали всплывать воспоминания вчерашней ночи, и призрачные прикосновения к ее телу, которые он запечатлел в воспоминаниях, и все издаваемые ею звуки, причиной которых был лишь он.
Раскрасневшись и перенервничав, она сложила вещи в сумки, съела грушу, после чего справила нужду, воспользовавшись пустыми книжными страницами, пытаясь отогнать чувство вины и не порезаться о бумагу. Она отчаянно нуждалась в очищающих чарах, но была вынуждена ждать пробуждения Малфоя на случай, если это призовет темную магию.
Ей не пришлось ждать долго. Она была уверена, что он выработал защитные механизмы на случай, если кто-то будет смотреть на него во сне. Или же на тот случай, если кто-то будет пристально рассматривать его всего, пытаясь вспомнить каждое его движение прошлой ночью. Она как раз была занята изучением плеч, когда он рукой скользнул по пустому месту рядом, а потом встряхнул ею, словно та онемела.
Гермиона притянула колени к груди, перевела взгляд на свои пальцы, ощупывая порезы на джинсах. В желудке начало формироваться нервное напряжение, а в воздухе повисла неловкость. Сделает ли он вид, что ничего не произошло? Попытается ли повторить? Или будет смотреть на нее, пока она не сбежит от него, сверкая пятками?
Гермиона подняла подбородок и посмотрела на него, уже зная, что встретится с ним взглядом.
— Привет.
— Привет.
— Я тоже заснула. К счастью, ничего не случилось. Мы спали… какое-то время.
— Какое-то время?
— Свеча почти выгорела. Вчера, когда я проснулась, она сгорела всего на четверть, и она не могла так сильно прогореть еще до того, как мы заснули.
Она замолчала и снова посмотрела на него из-за огонька свечи.
— Не то, чтобы все это было… коротким или типа того, просто… Просто это медленно сгорающая свеча. Мы потратили на это достаточное количество времени, учитывая, что… поскольку мы оба… Было как раз… Короче, дольше и не должно было быть.
Гермиона уставилась на него так, словно от ее слов на его лице должна была отразиться какая-то трагедия, и, очевидно, это его развеселило. Его губы не двигались, но по глазам она могла сказать, что, не смотри она на него, он бы улыбался.
— Ты выспался? — спросила Гермиона.
— Да, — он потянулся, и она увидела, как его мантия сползла к животу.
— У тебя что-нибудь болит? — его волнение росло с тем, как поднимались уголки губ. — Люди, магия — все это было очень травмоопасным.
— Да я практически сломлен.
Она закатила глаза, но потом он поднялся на ноги. Ее зрительные рецепторы и разум на мгновение заклинило от попыток переварить каждый дюйм всего, что возникло перед ней.
— Твоя э… одежда там.
— …Пока она не на мне, хотелось бы больше подробностей.
Горячий румянец залил ее щеки, и она подняла на его лицо широко распахнутые глаза. «Его глаза выше, Гермиона, я сказала выше».
— Прямо за тобой.
Драко стоял в чем мать родила, не мог же он ожидать, что она не будет смотреть. Это же невозможно. Как невозможно мотылькам не лететь на свет, или не смотреть на автомобильные аварии, не разглядывать предметы искусства в музее — так же невозможно не смотреть на обнаженного мужчину, с которым…
— Ты их сложила? — в его голосе звучало недоверие. Поворотом запястья он развернул рубашку и низко раскатисто рассмеялся, прежде чем она смогла ответить.
Она сверлила взглядом его спину, но ее ярость испарилась где-то в районе его задницы.
— Иногда я разрываюсь между двумя желаниями — задушить тебя и поцеловать, — сказала она, не успев подумать.
— Я уже сбился со счета, как часто я это чувствовал. К несчастью, удушение запрещено законом, — он прищелкнул языком, а она улыбнулась в колени, прикидывая, как давно он думал о том, чтобы ее поцеловать. — Я проверял, — сказал он, натягивая трусы.
— Мы можем задушить друг друга и рассчитывать, что это примут за самооборону.
Он наклонился за брюками и повернулся к ней.
— Ага, потому что комбинация твоей и моей ярости, несомненно, подождет, пока мы оба идеально не срежиссируем взаимные убийства, чтобы приступить к ним в одну и ту же секунду. Ты притащишь список наиболее удобных позиций для достижения нашей цели, но в конце концов вся твоя работа полетит в тартарары, когда я забуду надеть часы.
Она прищурилась, пытаясь не улыбнуться.
— Похоже, ты это обдумывал.
Он повел плечом и занялся пуговицами на брюках.
— Просто я невероятен в том, чтобы за секунды оценить ситуацию и все спланировать. А не как у гриффиндорцев — сначала в бой, а уже потом планируем-по-ходу-если-будет-время.
— Неправда… я всегда все тщательно планирую. Я…
— Первый раз, когда мы видели одинаковое видение…
— Волдеморт.
— Ты вскочила со стула и вытащила палочку. Я тоже верю инстинктам, но ты вытащила палочку.
— Потому что появилась угроза, и я собиралась защищаться. Только не говори, что не сделал бы того же.
— Я тебе и говорю, я тоже его видел, но не достал палочку. Секунду на подумать, и вот ты понимаешь, что это не может быть реальным. Когда все началось, ты рассказывала, что следовала за кроликом по коридору и выпускала заклинания в видения, но они не работали. Они не охотились на тебя и не были угрозой, но ты сначала вступила в сражение, а потом уже начала разбираться.
Гермиона фыркнула и вскинула подбородок.
— Хорошо, тогда я горжусь этой чертой.
Он усмехнулся и поднял палочку с пола.
— Хотя в начале ты ее отрицала.
Она пожала плечами.
— В моем характере сначала с тобой спорить, — он усмехнулся, она же широко улыбнулась, наблюдая, как он пошел вперед по коридору. — Эй, Малфой, — он развернулся и посмотрел на нее. — Спасибо за исцел…
— Съешь что-нибудь, пока мы не ушли. Не хочу снова слушать, как твой желудок производит разные звуки.
Гермиона нахмурилась, а он продолжил свой путь.
***
— Я так устала смотреть только на камень. В Хогвартсе хотя бы есть портреты и гобелены, а здесь… только камень. Иногда я представляю их звуками.
Малфой поморщился и посмотрел на нее.
— Ты что представляешь звуками?
— Пол. Этаж. Я наступаю на большие камни с острыми краями, и они издают «боингр-р-р», мягкие края — «бом». Маленькие с трещинами — «урча», без трещин — «ди». А вот эти звучат как «бим-бим».
— Как давно ты этим занимаешься?
— Дня два, думаю. Но посмотри, это…— она ступила вперед. — Бом, боингр-р-р, ди-ди, бим-бим, ди, тра, ла-да, ла, ла, ла, ба-дам, ба-дам, бом.
Она не могла понять, что за эмоция отражается в его взгляде в движении света.
— Так вот почему ты прыгала весь вчерашний день, а потом сказала, что твои бедра внезапно онемели?
— Э-э, да, — пробормотала она. — На самом деле у меня нет никакого синдрома онемения. Я вообще не уверена, что такой существует.
Его смех эхом разнесся по коридору, а она подумала, что этот звук ей нравится куда больше, чем звуки камней. Может, ей стоит наделить большие острые камни с трещинами звуком его смеха. Или она просто двинется, если хотя бы час в ее голове будет звучать какофония несогласованных между собой звуков вперемешку со смехом.
— А ты никогда не думал, как мы звучим для других вещей? — спросила она. — Мы не в состоянии услышать разницу между камнями, на которые ступаем, но вдруг какому-нибудь муравью под полом это слышится музыкой?