— Вот так попросту! — засмеялся Мате. — Целый театральный комбайн! Как это называется у нас, в двадцатом веке? Кажется, театр одного актера. Так ведь?
— Так, да не так, — буркнул Фило, очень, по-видимому, заинтересованный жонглером.
— Может быть, выскажетесь подробнее? — съязвил Мате, слегка обиженный таким пренебрежением.
— Как-нибудь в другой раз. Разве вы не видите, что я собираюсь взять автограф у этого даровитого мальчика?
Мате только рукой махнул. Ну, не скоро теперь они попадут к Фибоначчи!
Между тем людям надоело просто смотреть на гимнаста. Они решили вызвать его на разговор.
— Эй, жонглер, — кричал ему снизу тот самый детина, что изображал волка, — ты почему нынче такой молчаливый?
— С чего ты взял? — отвечал сверху тот. — Я болтаю без передышки.
— Почему же тебя не слышно?
— Потому, что я болтаю ногами. В толпе одобрительно захохотали.
— Пока ты болтаешь ногами, язык у тебя болтается зря, — продолжал подначивать «волк».
— Не все сразу, приятель. Вот кончу болтать ногами, начну действовать языком.
— Так ты действуешь ногами и языком только по очереди? Ну, этак всякий может. А ты попробуй-ка вместе!
— Ишь чего захотел! — сверкнул зубами жонглер. — Так и проболтаться недолго. А мне что-то неохота болтаться на виселице. Ну, да где наша не пропадала! Рискну, спою вам новую песню!
В руках у него непонятным образом очутился бубен, и, ловко аккомпанируя себе, он запел. Толпа с азартом ему подпевала.
Жонглер кончил петь, сделал сальто и с последним ударом бубна очутился на земле. Однако долго ему на ней пробыть не пришлось: восхищенные зрители подхватили его на руки и принялись качать.
— Молодец, жонглер! — кричали ему со всех сторон. — Браво! Брависсимо!!
Но больше всех надрывался Фило. Мате смотрел на него в высшей степени неодобрительно: можно ли так неистовствовать!
— Немудрено! — оправдывался тот. — Ведь это талант! Понимаете, настоящий талант…
— Я понимаю только одно, — сказал Мате, тревожно оглядываясь, — из-за ваших воплей на нас обратили внимание.
— Этого только недоставало!
Фило повернул голову и обмер: на него уставилась ощеренная волчья пасть.
— Поглядите-ка на них! — сказал «волк». — Я таких ряженых сроду не видывал. Эй, красавчики, вы кем нарядились?
Фило растерянно покосился на Мате: что отвечать? Но тот знал это не лучше его самого.
— Э, да они никак немые, — издевательски продолжал «волк». — Сейчас мы им языки поразвяжем.
— Стойте! — вмешался «барашек», который тоже оказался рядом. — Уж не генуэзцы ли к нам пожаловали?
— Генуэзцы, генуэзцы! — зашумели кругом. — Больше некому! Эй, баран, беги скорее за стражей, а уж мыих покуда покараулим, голубчиков.
«Беда! — решил Мате. — Надо спасаться»
— Погодите, друзья! — отчаянно закричал он. — Какие мы генуэзцы? Мы ученые!
Фило схватился за голову. Что он говорит! Ну, теперь они пропали окончательно…
— Ах, вот оно что, они ученые! — злорадно загалдели обступившиеих чудища. — Откуда же? Уж не из Ослании ли? А может быть, из Болвании?
— Да что там разбираться, — рассудил «волк», — качай их, обсыпай мелом! Да погуще — пусть знают нашу щедрость!
Спустя мгновение бедных путешественников было не узнать. Выбеленные с ног до головы, они походили на мельников или на снежного человека, если только таковой существует. Но тут, на их счастье, снова запел жонглер, и все невольно обернулись в его сторону. Передышка была короткой, и все же она решила исход дела.
— Бежим! — шепнул Мате.
И друзья изо всех сил пустились наутек.
В ЯМЕ
Фило и Мате бежали, петляя по переулкам, то и дело спотыкаясь и подбадривая друг друга. Как сквозь сон, долетали до них сзади крики и улюлюканье. Но постепенно они затихли, и на пустынной, захолустной улочке беглецы рискнули, наконец, отдышаться.
— Фу-у-у! — в изнеможении выдохнул Фило, обтирая лицо платком. — Ну и заварушка! Никогда не испытывал ничего подобного.
— А все ваши неуместные восторги, — упрекнул его Мате.
— Вы тоже хороши, — добродушно отозвался Фило. — И дернула вас нелегкая сболтнуть, что мы ученые…
Мате вынужден был сознаться, что это не самый умный поступок в его жизни. Зато средневековый карнавал раскрылся ему во всей красе.
— И как, нравится? — иронически поинтересовался Фило, выколачивая из себя тучи белой пыли.
— В общем, неплохо. Только не все понятно. Что, например, означает это чрезмерное прославление шутов и дураков? Послушать вашего жонглера, так дураки — соль земли. А что говорит Омар Хайям? Он говорит: «Водясь с глупцом, не оберешься срама».
Фило предостерегающе поднял палец.
— Осторожно, предубеждение! Дурак дураку рознь. Иной раз люди, которых считают дураками, на поверку оказываются честными, храбрыми, готовыми рисковать жизнью за доброе дело и к тому же вовсе не глупыми. Заметьте: дураками их называют не такие же, как они, простодушные и самоотверженные, а злыдни, живущие по закону: все для себя и ничего для других.
— А ведь верно, — раздумчиво произнес Мате. — Вот и в народных сказках герой сплошь да рядом сперва дурачок, а под конец — добрый молодец. Возьмите нашего русского Иванушку-дурачка…
Фило нашел, что пример отличный, но тут же заметил, что их можно привести куда больше. Шут, дурак, безумец — эти образы постоянно встречаются не только в устном народном творчестве, но и в прославленных произведениях литературы. Иные литературные герои совершенно сознательно придуриваются или надевают на себя маску безумца. Вот хоть бравый солдат Швейк. Кто он? Идиот, как называет его поручик Лукач, или умница?
— Ни то, ни другое, — сказал Мате. — Швейк — умница, прикидывающийся идиотом. Это дает ему возможность излагать свои мысли без оглядки на Бога и короля. Способ, вполне подходящий для персонажа комического.
— Только ли для комического? — возразил Фило. — Безумцем прикидывается и трагический Гамлет.[30] А для чего? Не для того ли, чтобы противопоставить свое ложное безумие ложной мудрости Полония и подлости Клавдия?
— Ложное безумие против ложной мудрости… — задумчиво повторил Мате, медленно бредя куда глаза глядят рядом со своим товарищем. — Но ведь именно это мы только что видели на карнавале!
Фило удовлетворенно вздохнул, как учитель, который незаметно подвел ученика к верному выводу. Дошло наконец! Между прочим, пора бы уж Мате знать, что карнавал в средние века играл совершенно особую роль в жизни народа.
— Почему же особую? — удивился тот.
Фило нетерпеливо повел плечами.
— Сразу видно, что вы никогда не были средневековым человеком. Да ведь он совершенно задавлен сословными и религиозными предрассудками! Карнавал — единственное место, где он не чувствует себя скованным. Только здесь в полной мере прорываются наружу его юмор, изобретательность, естественное стремление к свободе, радости… Чувство собственного достоинства, наконец.