— Лаура, Филиппо, угадайте, кого я привел? — радостно кричал он.
Флегматичности его как не бывало!
При виде странных незнакомцев дети смутились было, но потом понемногу освоились и отвечали, что это, наверное, жонглеры с карнавала.
Фило прямо-таки раздулся от гордости. Подумать только, их приняли за артистов! Но он недолго пребывал в этом милом для него звании. Сын Добряка присвоил ему другое, куда менее подходящее, во всеуслышание объявив, что в гости к ним пожаловали математики.
Видно, он хорошо знал вкусы своих детей: Лаура и Филиппе бросились ему на шею, лепеча что-то о том, какой он добрый, и спрашивая, могут ли они задать этим синьорам свою любимую задачу.
— Конечно, можете, — подтвердил отец, сияя, — и чем скорее, тем лучше… Но не прежде все-таки, чем вы их хорошенько накормите.
Мате, который, как ни странно, тоже иногда испытывал голод, признался, что это было бы очень кстати. Фило, по обыкновению незаметно, дернул его за рукав («Где вас воспитывали?»), но, когда на столе появилось большое дымящееся блюдо и в комнате восхитительно запахло жареным мясом, он и сам позабыл о приличиях.
— Боже мой, какое жаркое! — стонал он, облизываясь и раздувая ноздри. — Могу поклясться, что это из кролика.
— Не угадали, из барашка! — тоненько пропела Лаура, поглядывая на брата смеющимися глазами.
— Ммм, до чего вкусно! — мычал толстяк, хрустя аппетитно поджаренной корочкой.
— Не хотите ли еще? — радушно предложил хозяин.
— Не откажусь. Но почему же все-таки не из кролика?
— Мы наших кроликов не едим, — с вызовом в голосе сказал Филиппо.
— А вы не боитесь, что они в конце концов съедят вас?
Сын Добряка, словно оправдываясь, развел руками. Что делать, кролик дляних как бы священное животное.
— Странно, — еще более удивился Фило. — Я знаю священную индийскую корову, священного египетского быка, но священные итальянские кролики…
— Нет, нет, — нетерпеливо перебил хозяин — Священны они только в нашем доме.
— Но почему?
По-видимому, Сын Добряка только и дожидался этого вопроса.
— Хотите узнать? — быстро спросил он. — Тогда решите нашу задачу.
Фило с сожалением отодвинул недоеденное жаркое, глядя на друга умоляющими глазами. Ему очень не хотелось обнаружить перед Сыном Добряка свое невежество. Мате ободряюще подмигнул ему — дескать, положитесь на меня! — и принял позу внимательного слушателя.
Сын Добряка счел это за молчаливое согласие и тотчас изложил условие задачи: ровно двадцать месяцев назад в доме у него появилась пара прелестных новорожденных крольчат. Требуется сосчитать, сколько кроликов у него сейчас.
Мате недоуменно фыркнул. Хозяин, разумеется, шутит? Но нет. Сын Добряка не шутил. Надо только учесть, сказал он, что кролики его разводятся следующим образом: в первый месяц своей жизни они всегда бездетны. Новая пара очаровательных малюток появляется в конце второго месяца. А уж затем длинноухие парочки прибавляются ежемесячно.
— Ага! — профессорским тоном произнес Мате. — Тогда, пожалуй, можно попробовать. Значит, в первый месяц была одна пара кроликов. Во второй — тоже одна. На третий месяц кроликов стало уже две пары. В четвертый тоже оставалось две…
— Нет, нет, — поправил его Филиппе, — вы забыли, что теперь крольчата появляются уже каждый месяц.
— Ах да! Стало быть, в четвертом месяце было уже три пары, в пятом — четыре.
Но Лаура напомнила, что у второй пары через два месяца после рождения тоже появились крольчата. Выходит, в пятом месяце было не четыре, а пять пар.
— Мне кажется, легче переловить ваших кроликов за уши, чем подсчитать, — сострил Фило, под шумок доедая баранину.
Лаура с гордостью посмотрела на отца.
— А наш папа все-таки сосчитал.
— Право, это совсем не трудно, — сказал Сын Добряка. — Чтобы не сбиться со счета, давайте вести запись. В первый месяц была одна пара кроликов. Пишем 1. — Он достал из кармана кусочек мела и начертил единицу прямо на непокрытом скатертью столе. — Во второй месяц опять-таки оставалась одна пара. Снова пишем 1.
— В третий месяц стало две пары, — продолжал Мате, принимая переданный ему мелок. — Пишем 2. В четвертом — три. Пишем 3.
— Мне это нравится, — загорелся Фило, выхватывая у него белый камешек. — Дайте и я попробую. В пятом месяце появились кролики не только у первой, но и у второй пары. Пишем 5. В шестом у первых трех пар прибавилось еще по одной паре кроликов. Стало быть, к пяти прибавляем три. Пишу 8. Так… Теперь перейдем к следующему месяцу.
— Нет, нет, я сам, — сказал Мате, снова отбирая мелок. — Это так интересно.
— Вам интересно, а мне нет?
Сын Добряка, посмеиваясь, следил за их перепалкой. Стоит ли ссориться? И к чему перебирать все двадцать месяцев? Ведь теперь это можно сделать много быстрей. Он указал на стол.
— Почтенные синьоры, перед вами ряд чисел 1, 1, 2, 3, 5, 8. Вглядитесь в него внимательно. Вы ничего не замечаете? Какой-нибудь закономерности?
Фило тупо уставился на меловые значки: цифры как цифры. Что тут замечать? Но Мате, к несказанному удовольствию хозяев, оказался более наблюдательным. Он довольно быстро определил, что в этом ряду каждое последующее число равно сумме двух предыдущих. Два: это 1 + 1, три: 2 + 1, пять: 3 + 2 и, наконец, восемь это 5 + 3.
— Браво, браво! — закричали дети, прыгая от радости.
Мате назидательно поднял палец. Вот что значит наметанный глаз! Математик сразу замечает закономерности в числах. На то он и математик. О, математики — удивительный народ…
Он оседлал своего любимого конька и пошел сыпать примерами, все более воодушевляясь и упиваясь вниманием слушателей. А Фило между тем времени зря не терял. Вооружась мелком, он что-то подсчитывал на столе и в тот самый момент, когда красноречие Мате достигло наивысшей точки, объявил, что в настоящее время Сын Добряка — счастливый обладатель шести тысяч семисот шестидесяти пяти кроличьих пар.
— Ну, теперь это и ребенок сосчитает, — проворчал Мате, очень задетый тем, что его так ловко обошли.
— Конечно, — сказал Филиппе. — А всё папины числа.
— Теперь вы понимаете, почему мы не едим наших кроликов? — спросил Сын Добряка, широко улыбаясь. — Ведь это они натолкнули меня на этот забавный ряд чисел.
Мате посмотрел на него явно недоверчиво. Так он и в самом деле настаивает, что открытие этого ряда принадлежит ему? Сын Добряка с достоинством наклонил голову.
— Мне очень грустно, — твердо произнес Мате, — но вынужден заявить, что вы говорите неправду.
Хозяин взглянул на него со спокойным недоумением, зато Филиппо так и вспыхнул от гнева.
— Как вы смеете оскорблять отца? — воскликнул он, хватаясь за висевший у него на поясе кинжал.
— Наш папа самый честный человек на свете, — пискнула Лаура, раскинув тонкие руки и загораживая собой Сына Добряка (точь-в-точь храбрый мышонок, защищающий кроткого медлительного слона).
Но больше всех расстроился Фило.
— Уверяю вас, тут какое-то недоразумение, — бормотал он, бросаясь от Лауры к Филиппе и хватая их по очереди за руки. — Мой друг наверняка что-то напутал. У него такая скверная память…
Мате, однако, крепко стоял на своем. Память у него действительно скверная, но не настолько, чтобы он не узнал чисел Фибоначчи.
При имени Фибоначчи все трое — отец и дети — сначала онемели, потом переглянулись и принялись хохотать как сумасшедшие. Их неуместное, с точки зрения Мате, веселье очень его разобидело. Нечего смеяться! Он утверждает, что эти числа открыл великий Леонардо Пизанский по прозвищу Фибоначчи.
— Вы напрасно сердитесь. Это и вправду числа Фибоначчи, — успокоил его Сын Добряка, утирая веселые слезы, — но, право же, я их не присваивал. Ведь это значило бы обобрать самого себя!