Глотая слезы, Генри смотрел вниз на языки пламени; пожирающие танк. Он был вымотан, избит, покрыт синяками и ссадинами, но какое это имело теперь значение. Он потерял своего единственного сына, причем потерял его именно тогда, когда решил наконец исправить причиненное им зло и покончить с недоразумениями и взаимными обидами, не один год отравлявшими им жизнь.
— Я должен спуститься туда, — сказал Салла. — Он мой друг. — И направился к скале. Броди схватил его за Руку.
— Бесполезно, Салла. — Но тот вырвался из руки Броди, потом упал на колени и спрятал лицо в ладонях. Генри молча переводил взгляд с Броди на Саллу. Чем он мог им помочь, если не знал, как самому справиться с горем.
Стараясь его утешить, Броди ласково обхватил Генри за плечи. Глаза Генри вновь наполнились слезами. А я? Я никогда его даже не обнял, с отчаянием подумал он. Никогда не сказал ему, как я его люблю.
Три фигуры, как три изваяния, горестно застыли на краю пропасти под палящими лучами солнца.
Словно в тумане, пошатываясь, Инди вышел из-за скалы. В руках он держал брюки, разодранные от талии и до самого низа. Какие-то лохмотья болтались на его щиколотках. Он подошел к остальным и тоже стал смотреть на разбившийся танк, потом, присвистнув, спокойно произнес:
— Еле выкрутился на этот раз.
Все обернулись.
— Малыш! — воскликнул Генри, прижимая сына к себе. — Я боялся, что я тебя потерял. — И он принялся что-то лепетать об отцовской любви.
До Инди не сразу дошло, что отец, его отец, обнимает его, говорит, что любит. Это было что-то новое, о чем он всегда мечтал, но никогда не имел.
Он тоже бросился обнимать отца, словно маленький мальчик, и шептал в ответ:
— Я тоже думал, что потерял тебя.
Броди был явно растроган этой бурной сценой. Салла стоял, гысоко подняв брови, и наконец произнес:
— Малыш? А почему Малыш?
Инди скривился. Сейчас ему совсем не хотелось обсуждать этот вопрос. Он отступил на шаг и сделал вид, что надевает брюки, вернее, то, что от них осталось.
Салле ответил Генри:
— Его зовут Генри Джонс младший, отсюда — Малыш.
— Мне больше нравится Индиана, — заметил Инди.
— Индианой мы назвали собаку, — возразил Генри, — а тебя — Генри Джонс младший.
Броди улыбнулся, а Салла расхохотался.
Даже Инди не смог сдержать улыбки.
— Я так любил этого пса.
Все засмеялись еще громче.
Глава двадцатая
ПО СЛЕДУ СВЯТОГО ГРААЛЯ
Вокруг возвышались только голые скалы, опаленные солнцем. Чтобы как-то успокоиться и подавить гнев, Эльза на секунду прикрыла глаза. Она легко переносила любую жару, выносить Донована было куда труднее. Ей не раз приходилось сталкиваться с наглыми, самоуверенными мужчинами, но Донован среди них был самым противным. Даже фюрер, несмотря на все свои причуды и странности, признавал, что она неглупа.
— Это где-то здесь, — сказала Эльза, указывая на неприступную скалу, гладкую как стена.
— Там ничего нет, — ответил на это Донован, как всегда безапелляционно и снисходительно.
— Но я много раз проверяла, все приметы сходятся, Уолтер. — Она говорила, стараясь не повышать голоса. — Если карта верна, то прямо за этой скалой находится каньон, который мы ищем.
Донован пожал плечами.
— Мы, кажется, уже все перепробовали. Нет здесь никакого каньона, это сплошная скала.
Сейчас, когда дошло до настоящего дела, от Донована нет никакого толка, несмотря на всю его предприимчивость. Вот позволить кому-нибудь найти чашу Грааля, а потом ее выкрасть — это вполне в его духе, подумала Эльза про себя.
— Значит, надо сделать в ней проход.
— Каким же образом?
— Видно, тебе раньше не приходилось иметь дело со взрывчаткой?
Он посмотрел на нее с ледяным презрением, которое не мог растопить даже зной пустыни.
— Не приходилось.
И неудивительно. Она развернулась и пошла к грузовику, все время ощущая на затылке его холодный взгляд. Пусть поволнуется, думала Эльза. Она должна привести его к святому Граалю, дождаться нужного момента и тогда начать действовать. Чаша будет принадлежать ей. Решено — Грааль или смерть.
Инди и три его спутника, одетые в белые арабские головные уборы из ткани, изо всех сил старались приноровиться к неровной походке своих верблюдов. Да, верблюд ничем не походил на лошадь или даже на слона. Езда на нем напоминала катание по горкам — сначала крутой спуск, потом подъем, опять спуск и снова подъем, причем никакого ритма. Чтобы к этому привыкнуть, нужно родиться в палатке кочевника.