Васильев считал, что хронометром вельможного британца завладели напавшие на «Викторию» пираты. Ведь даже умирающий от переохлаждения капитан Тревес, упомянутый в записках адмирала Вильсона, рассказывал о схватке между ним и французом. «Сэр Роберт схватился на саблях с пиратским вожаком, которого сообщники называли Давиньоном, был обезоружен и обезглавлен…».
Горячая фантазия сама дорисовывала дальнейшие события. Пираты занимались грабежом и не гнушались мародерством, карманные часы сэра Ченджера, после его убийства, а может быть и до, перекочевали к новому хозяину. Потом, самым немыслимым и фантастичным образом, допустим, при ночной выгрузке сокровищ с корабля на лодку у острова, человек этот падает в воду, тогда же случайно утопив драгоценную статуэтку.
— Рад бы с вами, Володя, поспорить, — рассуждал Морозов, расположившись возле пылающего в сгущающейся темени костра, — но не вижу смысла. Лично я не нахожу других объяснений, как золотой Будда, а теперь и личные карманные часы англичанина, оказались на дне… Впрочем, находка нам дает повод выстроить план дальнейших поисков. Вы говорили, что там сплошные камни и пристать кораблю было негде. Однако странно, почему Давиньон не ведет его сюда, к более пологим берегам, где меньше отмелей и рифов?
— И спросить теперь не у кого, — отпустил шутку Васильев, ковыряясь веткой в объятых пламенем дровах. — А если серьезно, надо внимательно исследовать тамошние скалы. Быть может, разгадка кроется именно в них?
— Вот этим вы завтра с утра и займетесь с Санчесом. Техника ваша не подкачает? — спрашивал Саныч задумчиво смотревшего в огонь кубинца.
Санчес встряхнулся, отвлекаясь от своих мыслей, сказал рассеяно и поспешно:
— Нет, нет.
— Надо прощупать эхолотом, глядишь и будет результат. После сегодняшнего я ничему не удивлюсь.
— И остров осмотреть, — подкинул идею Борисов. — Мы же не знаем, с чем придется иметь дело, и хотя бы приблизительный объем работ.
Морозов согласился и подбросил в костер сушняка, наломанного Санчесом в роще еще засветло. Пламя ненасытно загудело, отблески заплясали, отражаясь в его зрачках.
— Жаль нет гитары… — обхватив обнаженные плечи, вздохнула Ирина. — Давно так у костра не сидела.
— Наверное, еще со студенчества?
— Да, лет уж как десять не меньше. Последний раз в году девяностом, когда стройотряд послали в колхоз на уборку картошки… Вечером соберемся на речке, погода вот как сейчас…
— Ну-у, девушка!.. — позволил Борисов себе усомниться насчет схожести климата островов Карибского бассейна и московской области. — Насчет погоды вы уж чересчур загнули.
— И ничего я не загнула, — обиженно надулась Ира и даже отвернулась от кандидата наук. — Тепло было еще почти летнее, от речки сыростью тянет. Костер, искры снопом летят, картошка печется в золе. И гитара… — она вздохнула, как бы сожалея о тех давно канувших в лету днях безвозвратно ушедшей юности.
— Вы не обращайте, Ирочка, на Борисова внимания, — посоветовал ей Морозов. — Чего вы хотите от неотесанного чурбана, в котором нет ни капли романтики.
В темноте пальмовой рощи отрывисто и жутко захохотала ночная птица. Глория пугливо вздрогнула.
— А как мы ночевать будем? — после недолгого молчания, спросила она Морозова.
— В смысле?
— Мы же не знаем, что за зверье обитает на острове. Пока горит костер, сюда никто не сунется, а как потухнет?
Вопрос был задан резонный, Ира думала о том же.
— Мужчинам придется нас караулить. Или вы не согласны?
— Да нет же… — одобрил идею Санчес. — Надо только график расписать, кто и в какое время.
— За график не переживайте. Я мигом принесу бумагу и ручку.
Ирина поднялась с песка и ушла в палатку.
— Ну, раз вопрос ставится так, — Морозов наклонился ближе к огню, всматриваясь в циферблат, — тогда объявляю отбой. К завтрашнему дню всем следует хорошо отоспаться.
Поблагодарив за чудно проведенный вечер, он удалился на боковую.
— Видели? — оглядел оставшихся мужчин Борисов, кивнув на заходившую ходуном палатку, освещаемую всполохами прогорающего костра. — Начальство и тут нас кидает на произвол судьбы.
— Ничего не попишешь, — согласился с ним Васильев. — У каждого свой статус-кво.
Ирина вернулась к затухающему огню, подложила чистый лист бумаги на твердую обложку какой-то книги:
— Кого записывать первым?
— А нас всего трое. Значит… выходит по три часа на каждого.
— Давайте меня, — поднял руку Санчес. — Все равно я рано ложиться не привык.
— Хорошо… — застрочила авторучка по бумаге. — Следом пишу тебя, дорогой. Не проспишь?
— Пиши, — вздохнул Васильев. — Вспомню армейские будни.
Борисов с треском сломал о колено высохший сук и бросил на угли, еще облизываемые синеватыми языками пламени.
— А я как всегда в хвосте, Ирочка?
— Се ля ви… — она поставила точку. — Куда повешать список?
* * *… Васильев свел на «молнию» полог палатки, столкнулся в темноте лоб лбом с Ириной и засмеялся.
— Чего тут смешного? — она стукнула его в ответ кулачком и потерла ушиб. — Вдруг завтра шишка вскочит? Поищи-ка лучше фонарик.
Найти в кромешной тьме нужную сумку, а в ней заваленный ворохом одежды фонарь, было делом не простым. Васильев вслепую обшарил все углы, пока не наткнулся на нужную. Под руку попадалось исключительно одно тряпье. Наконец он нащупал продолговатый корпус, вытащил фонарь и включил. Желтый раздвоенный кругляш упал на укрывшуюся простынью Ирину.
— Гаси! — зашипела она, жмурясь от резкого света и натягивая на глаза край простыни.
— Вот так всегда, — проворчал он, сгорбившись в неудобном положении и стаскивая шорты. — Сделай то, сделай это… и никакой тебе благодарности.
Погасив фонарь, он на ощупь полез на свою лежанку, поправил в изголовье надувную подушку от плавательного матраса и завалился чуть не на Ирину.
— Осторожней!.. и не щекочись! — шепотом возмутилась она, когда его рука без спроса проникла под тонкую простынку. — Васильев, имей совесть! Я спать хочу!
Он промолчал, будто не при чем, но рука под простынкой продолжала свои бессовестные поползновения.
— Тут же все слышно, — играючи сопротивлялась Ира.
— Ну и пусть! — приглушенно ответил он, сгорая от желания. — Иди сюда!
Она ответила на ласки, возбужденно дыша и сбрасывая ненужную уже простынь.
* * *Васильев проснулся от громкого крика, спросонья соображая, который час. Голос, вне всяких сомнений, принадлежал Борисову:
— Просыпайтесь!.. Вставайте!..
Сняв с шеи теплую руку мирно посапывающей подруги, он нащупал подле себя фонарик, подсвечивая им, развел «молнию», закрывавшую вход и, как был в плавках, выбрался из палатки.
Было совсем еще темно, в бездонном небе холодно перемигивались звезды, тлел костер, и отсветы его багровыми полосами отражались в неожиданно подступившей воде.
«Вот оно что!», — осенила его запоздалая догадка.
Настал прилив, а они, не ведая местных условий, разбили свой лагерь слишком близко от моря. И теперь оно наступало, угрожая затопить палатки.
— Уноси рацию! — прокричал ему, пробегая мимо, Санчес и растворился в ночной мгле.
Васильев бросился к палатке. Из нее, еще сонная, высунулась Ира, недоумевая, отчего разгорелся сыр-бор.
— Что случилось?
— Ничего страшного, — стараясь сохранять спокойствие, ободрил ее Васильев. — Возьми наши вещи и иди с ними к роще. Там будет повыше, чем здесь.
Рация была немногим больше школьного ранца, но довольно тяжелой на вес. Вырвав подведенные к ней провода, Васильев с трудом поднял ее, увязая в зыбучем песке.
На обрыве сверкнул острый луч фонаря, трещали ветки. Преодолев крутой подъем, Васильев взбежал наверх и наткнулся на Глорию, жавшуюся с пожитками к шумевшим деревьям.
— А… это вы? Никуда не уходите, — учащенно дыша, он переводил дыхание. — И не бойтесь, вода так высоко не поднимется. Хорошо?