Васильев пыхтел немногим позади Санчеса и, судя по нему, был еще в форме.
Не заметив под ногами хитро подставленного природой сука, Борисов зацепился и с размаха полетел на мягкую землю. Он зарылся в нее едва ли не носом, как только не поранился тесаком; поднялся, бранясь. Колени его были перепачканы и саднили, — сбил, как пятилетний мальчишка, — и ныла ступня. Подвывая от боли, он помассировал ее, осторожно поднялся, проверяя, не вывихнул ли чего или, не дай боже, сломал. Прихрамывая, сделал пару пробных шагов.
«Нет, — облегченно подумал он, — вроде все нормально…»
Пока он поднимался да разнимал суставы, Санчес с Васильевым скрылись из виду.
— Ээй-й… — срывающимся голосом дал он о себе знать, но до слуха донесся только отдаленный треск кустов. Они бросили его, бросили, бросили, бросили…
Поминая в душе напарничков последними словами, он заковылял по пробитой ими тропе, что выделялась задетыми в беге и покачивающимися еще ветками. Ступня еще подминалась, но он старался отвлечься от боли, разве что подумал о Санчесе, который был прав, отказав Морозову. Если он, Борисов, уже начал сдавать, тот, на шестом десятке, и вовсе стал бы обузой.
— Ты где потерялся?! — неожиданно, напугав, объявился перед ним Васильев, который и не выглядел уставшим. Увидев грязные колени Борисова, предложил с участием:
— Если хочешь, давай передохнем.
Соломинка была протянута, и в его было силах решить — хвататься за нее или нет.
— Не путайся под ногами, — прохрипел Борисов пересохшей глоткой, отстраняя его с пути. — Вы точно не сбились со следа?
Васильев покрутил головой, и этого было достаточно.
— Тогда вперед, — облизнул он потрескавшиеся губы и, поджав локти, побежал трусцой.
* * *Саныч, держа на коленях карабин, сидел на горбыле возле давно потухшего кострища. Уже давно не дымились, остыли угли; слабый ветерок подхватывал серые комочки пепла, разнося их по всему пляжу.
Морозов мучился нехорошими предчувствиями, а еще больше тем, что в свое время, в Гаване, не настоял на своем, когда нужно было плюнуть на глупую затею с пиратскими сокровищами, пожариться недельку на пляже — когда еще выпадет такой случай, — и возвращаться на родину. Признаться, и в нем сыграло мальчишество, коли несмотря на все предостережения и даже на взорванный самолет, он все же решился на авантюру. Теперь он поиски клада про себя иначе не называл.
Ему, как руководителю экспедиции, сейчас нужно быть во главе отряда, что бродит в джунглях в поисках Глории. Но он уже стар, и как не осанься, седину волос уже не скроешь. Помочь молодым ребятам он бы вряд ли чем смог, больше неудобств. И все же душа ныла, и кошки целой кодлой скребли ее.
Тонкий горбыль, на котором он гнездился, загулял под ним. Боковым зрением Саныч обратил внимание на присевшую рядом Ирину.
«А с другой стороны, — подумалось ему, — не там, так здесь я принесу пользу. Только бы обошлось без эксцессов».
— Только бы все обошлось! — вздохнула она, читая его мысли. — Я так боюсь за них.
— Обойдется, — через силу, излишне оптимистично, отозвался Морозов. — С ними Санчес, а он, похоже, калач тертый. Будем надеяться.
Она промолчала, а Саныч, чтобы отвлекая ее от темных мыслей, решил продолжить разговор, ведь как известно, ничто так не коротает время, как добрая беседа.
— Ирочка, а вы давно знакомы с Владимиром?
Она не ждала такого вопроса и ответила не сразу.
— Целую вечность, — сказала она после недолгой паузы. — Учились вместе.
— Неужели? — оживился, оборачиваясь к ней лицом, Саныч. — Расскажите…
— Да это неинтересно, — она вяло отмахнулась, пытаясь уйти от разговора.
— Нет, почему же…
Она поддалась его настойчивым просьбам и повела свой рассказ, переключаясь на более приятную тему. С лица ее понемногу сходила суровость, разглаживались траурные складки в уголках большого, но красивого рта, в глазах засветился живой, непринужденный блеск. Она уже и не замечала, что говорила больше сама, а Саныч, как тонкий психолог, только слушал и изредка кивал головой, как бы подтверждая правдивость ее слов или же удивляясь стечению обстоятельств. Когда она замолкала и пауза затягивалась, он, как бы невзначай, подбрасывал вопросы, и вопросы эти, подобно хворосту, бросаемому в костер, не давали загаснуть ее монологу.
— Так значит у вас скоро свадьба?
— Первого сентября регистрация…
И она тут же поправилась:
— Если ничего не случится.
— Уж поверьте моей интуиции, все закончится хорошо.
— А вы, Виктор Саныч, женаты? — в свою очередь поинтересовалась она, и похоже, своим неосторожным вопросом, потревожила в Морозове застарелую, но до конца незажившую рану.
— Не сподобился, — ответил он после некоторого молчания, слепо уставившись выпуклыми, повлажневшими вдруг глазами на мертвый пепел кострища.
Ирина не стала бередить его душу пустыми расспросами, и оставив его одного, ушла на берег. Ночью море отступило на несколько метров, и там, где еще вчера плескались его волны, лежал песок и сохли выброшенные зеленые водоросли. Ирина вошла по щиколотку в воду, блаженствуя под лучами всходящего в зенит солнца. Вода была кристально прозрачной, и в ней легко просматривался каждая лежащая на дне песчинка. Юркие мальки, размером с головастиков, стайкой шмыгнули возле ее ступни, накинулись на трепыхающуюся на поверхности мошку, задергали ее, объедая.
«Господи, и все же как же здесь хорошо!» — подумала она и, заложив на затылок руки, потянулась всем телом к солнцу. Ветер нежно затеребил ее легкий сарафан, обтягивая тканью роскошное ее тело и подчеркивая всю его красоту.
Море преподнесло ей свой подарок, выкатив на мокрый песок диковинную раковину. Колючая ракушка полировано блестела, а когда Ирина, убрав мешающую прядь волос, и поднесла ее к уху, то услышала шум, похожий одновременно на завывание ветра и накаты штормовых волн.
— Вы заметили, что ночью был отлив? — спросила она позже Морозова.
Он посмотрел на нее взглядом человека, которого только что посетило прозрение.
— Заметил, Ирочка!.. Уровень воды весьма непостоянный… меняется часто, и по этому поводу у меня появились кое-какие соображения.
* * *К полудню бежать за неуемной собакой по джунглям не было никаких сил. Лес настолько сгустился, деревья росли столь тесно, что пышная листва заслоняла солнечный свет, а внизу, под кронами, было сумрачно. Санчес, раздирая на пути тонкие жилы лиан, опутавших свободное пространство между деревьями, да и сами деревья, настырно лез вперед, а Борисов сзади, которого мотало от усталости, мечтал, когда все это скорее закончилось. Левая щека его была расцарапана; майка, после того, как он повалялся на земле, была годна разве что на помойку; его допекала жажда, но фляжку нес Санчес, а просить он не хотел. Он уже влачился на автопилоте, видя перед собой только мотыляющуюся худую спину Васильева, и больше ничего вокруг.
— Стоп! — Санчес предостерегающе поднял правую руку, оглядывая землю.
Борисов, пользуясь возможностью, мешком рухнул на поросшую мхом кочку.
— Баста-а, — простонал он, страдальчески кривя лицо. — Вы как хотите, а я, пока не отдохну, дальше шага не сделаю.
На нытье его внимание не обратили. Васильев приблизился к сидящему на корточках Санчесу и спросил:
— Нашел что-то?
— Смотри, — кубинец поднял сухую длинную веточку и показал ей на окурок, валявшийся в корнях дерева.
Положив его на ладонь, Санчес развернул обгоревшие края папиросной бумаги, понюхал остатки табака.
— Я так и думал, — произнес он, поднося ладонь с крошками к носу Васильеву, дабы и тот удостоверился.
Судя по запаху, табаком здесь и не пахло, зато явственно ощущался сладковатый дух марихуаны.
— Привал они делали, — обтряхивая ладони, с уверенностью сказал кубинец. — Тоже люди не железные, выдохлись. Но неаккуратно, следов столько пооставляли…