— Цел? — подбежал к нему встревоженный Борисов. — Ничего не сломал?
— Да нет, — успокоил его Васильев, потирая ушибленное плечо.
— Пошевели пальцами. Не больно, нет?
— Я же говорю, нормально…
Конечно, он преувеличивал, ударился вполне прилично, а плечо ломило так, будто по нему треснули палкой. А потому с внутренним трепетом шевельнул сначала рукой, и потом, поочередно, пальцами. Было немножко больно, но это уже мелочи.
А Билли, не сходя с прежнего места, продолжал изливать собачью душу на увитый плетьми выступ.
— Фу! — прикрикнул на него Борисов. — Да чего ему надо?..
— Пойди пойми… Билли, ко мне!
Васильев похлопал по ляжке, подманивая собаку к себе, но болонка, на удивление, даже не повела ухом, продолжая злобный лай на скалу.
— Что-то здесь не так…
Он приблизился к скальному отложению, оглянулся на пса, тотчас вскочившего и бросившегося к нему.
— Что ты хочешь нам сказать, а, Билли?!
Собачонка лизнула нагнувшегося к ней Васильева, встала на задние лапы и рыкнула, косясь на сухой плющ.
«А почему он засох, когда кругом такая зелень?» — подумал вдруг Васильев.
Это действительно было странно для буйной природы острова, где, чудится, воткни в землю палку, и вырастит деревце. Он взялся за тонкую вязь, потеребил ее и слегка потянул на себя. Каково же было его удивление, когда плеть вдруг оторвалась, — пришитая нитками! — и под ней он обнаружил… искусно сплетенное маскировочное полотно. Да, да, маскировочную сеть, какими военные прячут свои секретные объекты, но настолько безукоризненную и сливающуюся с общим фоном, что в шаге не отличишь!
Но это было еще не все! Травянистый куст, угнездившийся над выступом скалы, шевельнулся, механически сдвинулся на сантиметр вокруг своей оси, из гущи стеблей блеснуло стеклянным, как если бы солнце отразилось от оптики.
«Видеокамера!» — успел подумать он, как внутри кургана раздался утробный гул, заработали мощные механизмы, и скальный выступ, покрытый маскировочной сетью, медленно оторвался от земли и пополз вверх, открывая перед обомлевшим Васильевым черный зев пещеры. В следующее мгновение, как черти из табакерки, оттуда высыпали трое автоматчиков, с криками наставив оружие.
Васильев не разбирал ни слова из того, что кричал ему в лицо человек в пятнистой униформе. Человек был ниже его ростом и похлипче сложением, камуфлированная куртка с закатанными по локоть рукавами висела на костлявых ключицах; брюки ему были тоже великоваты, и свисали мешочком с тощей задницы. Он был смугл и чертами лица походил на латиноамериканца, нестриженые космы волос выбивались из-под нахлобученной до ушей кепи. Неприятные карие глаза буравили растерявшего Васильева, который понять не мог, чего от него хотят. Это же обстоятельство заводило и автоматчика. Брызжа слюной, он гаркнул что-то неразборчивое и демонстративно повел «калашниковым», приказывая пленнику встать на колени и свести руки на затылке. Он был физически слаб, этот автоматчик, и с ним не составило бы труда справиться. Но автомат — аргумент серьезный, и его зрачок, чуть подрагивая, целился в Васильева; заскорузлый палец лежал на спусковом крючке, готовый выстрелить.
Васильев перевел взгляд вбок. Борисов, переломившись пополам после удара прикладом и схватившись за живот, корчился на карачках в траве. Над ним, широко расставив ноги в высоких шнурованных ботинках, стоял второй боевик. Он криво ухмылялся и что-то говорил третьему дружку, занявшему позицию в стороне и державшему под прицелом всех пленников.
Преодолевая гордыню и мужское самолюбие, Васильев встал на колени, как и требовал от него худой. Но тому показалось мало — тычок мушкой ствола между лопаток, отчего Васильев чуть не упал, и новая гортанная фраза, призывающая поднять руки. Он выполнил и эту команду, свел пальцы в замок. Чужая рука со знанием дела прошлась по карманам, не находя в них ничего интересного.
Сбоку раздался шум быстрых шагов, и возле Васильева, с руками на затылке, свалился на четвереньки Борисов. Нос его был разбит и кровоточил, на майке отпечатался рифленый след бандитского ботинка. Повернув к Васильеву трясущееся лицо, он попытался что-то сказать, но Худой, следивший за ними, издал упреждающий вопль. Борисов вздрогнул и втянул голову в плечи, думая, что за окриком последуют новые удары. Но их пока не били.
Самый молодой, и верно, неопытный боевик досматривал Санчеса. Кубинец ничуть не противился, притупляя его бдительность, да и молодчик, считая, что пленник перетрусил и не уже способен к сопротивлению, а больше от наглости, потерял всякую осторожность. Пистолет Санчеса, перекочевавший к нему за портупею, не вызвал особого интереса, чего не скажешь о ноже. Великолепный армейский нож, едва попал ему в руки, заставил забыть обо всем. С загоревшимися глазами он крутил его, пробовал пальцем лезвие и ножовочные зубья, и цокал от восторга. Санчес вновь осторожно скосил на него глаз. Парень стоял к нему вполоборота, отвлекшись на нож, и автомат беззаботно висел на плече; двое других курили, переговариваясь меж собой. На него никто не обращал внимания. Да и зачем, если логика этих ребят проста: а куда ты денешься, когда бежать некуда?
Тренированные, затекшие на затылке руки сладко заныли. Собираясь в пружину, Санчес мысленно оценивал свои шансы. В лесу ему не скрыться. Не успеет даже добежать, как его расстреляют, срежут из трех автоматов. А если с обрыва?.. Высоко, разобьешься, да и камни в воде… А если попробовать? До него метров десять, десять прыжков. Сбить Молодого с катушек, те двое не сразу опомнятся, а потом — как повезет… Рискованно, ох рискованно!.. Но разве в плену лучше, тем более, что он догадывался, кому обязан «гостеприимством». А парнишка совсем страх потерял, забыл о его существовании. Ему бы следить за ним, не дать шелохнуться, а он ножичек на ремень цепляет. Молодо-зелено…
Терять ему было нечего: с честью разбиться на скалах, или с позором подохнуть в пещере, поразвлечь тамошних ребят. То-то будет потеха, когда узнают, кого поймали…
Что будет, то будет…
Санчес развернулся, ступая на шаг ближе к Молодому. Кулак его, подобно пудовой гире, описав полукруг, сокрушил челюсть зазевавшегося боевика. Тот безвольно мотнул головенкой, разбрызгивая кровь из разбитой губы и выплюнув обломки зубов, и рухнул подкошенным деревцем к кургану. Падение длилось считанные секунды, и, как Санчес и предполагал, болтавшие субчики не сразу сообразили, в чем дело. Замешательство длилось еще какие-то мгновения, в которые, выложившись в рывок, он стремглав достиг кустарника; затем раздалось хищное щелканье затворов.
Сминая на бегу высокие растения, похожие на цветущую кукурузу, он летел сломя голову к краю пропасти. Позади ударили выстрелы, он пригнулся, и горячая очередь с вытьем прошла над ним, срубая зеленые мясистые стебли.
18
Вскинув автоматы, боевики хлестали длинными очередями по убегавшему пленнику. «Калашниковы» строчили взахлеб, изрыгая злые всплески пламени. Невидимая коса кромсала кустарник, по которому, согнувшись в три погибели, несся Санчес, во все стороны летели обрубки стеблей и листьев. Фонтанчики вышибленной пулями земли следовали за ним по пятам, и казалось, еще немного, и они обязательно настигнут беглеца.
Воспользовавшись заминкой, Васильев сунулся было с колен, как Худой с перекошенной от ярости физиономией, обернулся к нему и саданул из автомата поверх голов, на испуг. Пули дробью защелкали по каменистой стене, высекая кремневые искры, брызнула отбитая крошка. Пленники тотчас повалились на землю, закрываясь руками, точно это могло спасти…
Санчес задыхался от бега. Горячим ему обожгло бок, он инстинктивно схватился за него, ощущая ладонью липкую кровь. Без оглядки он выбежал на крутой обрыв и, не раздумывая, прыгнул в пропасть, уже не увидев, как тут же серия пыльных фонтанчиков запрыгала по опустевшей площадке.