Повествовательная интонация переходит в негодующе-вопросительную, почти грозную:
А фирме будет какой навар?
И после — отметая любые возражения, непреклонно и бодро:
Продай услугу, продай товар!
По словам Сандры, Никес метил ни больше, ни меньше, как в Осенние Властители, и загодя начал готовиться к предвыборной кампании. Расставленные повсюду щиты гласили, что "Изобилие-Никес" — магазин народный и семейный, а еще при нем работает школа юных менеджеров, где лучшие представители подрастающего поколения развивают в себе лидерские качества. Вот они-то, юные менеджеры, и декламировали хором кошмарные стишки, выстроившись в сквере возле магазина.
— Сандра, с этим можно что-нибудь сделать? — спросил однажды Залман. — Обложи Никеса налогами, ты ведь можешь!
— Не могу, — отрезала Сандра. — Для всего нужны законные основания. Лучше внимания не обращай.
От виршеплетства юных менеджеров Залмана коробило, однако навязчивое предчувствие катастрофы было связано вовсе не с этим.
Неказистый автомобиль пробирался по разломам города-пирога, несвежего и заплесневелого, но несмотря на это густонаселенного. Сейчас еще и туристов полно — порталы открыты и до конца лета не закроются.
Когда порталы открывались в прошлый раз, Залман побывал на Земле Изначальной, вместе с Сандрой, которая надеялась, что путешествие "приведет его в чувство". Разумеется, память Залмана за это время растеряла все подробности, но две вещи, особенно его поразившие, он помнил до сих пор. Первое — это невероятные водные пространства, ограниченные лишь горизонтом, что-то невообразимое, нереальное, как во сне. А второе — на Земле Изначальной не было Леса. Тамошние так называемые леса больше походили на одичавшие парки и не имели ничего общего с настоящим Лесом, который есть на Долгой Земле.
Дважды пришлось тормозить, избегая столкновения с туристами, норовившими кинуться под колеса.
"Хотите жить вечно? Тот, кто умирает на Долгой Земле, возрождается для новой жизни!"
Сандра говорила, что автора этой рекламы она бы собственноручно убила. Чтобы он возродился для новой жизни, если сумеет.
Многоэтажки, по большей части желтые, серые, бежевые, отличались друг от друга только рисунком потеков на штукатурке, да еще местоположением черных и фиолетовых пятен волчьего бархата, споры которого заносило ветром из Леса. Если б не эти изъяны, здания выглядели бы однообразными до оскомины.
"Все здесь сварганили наспех, с хорошим запасом прочности, но без затей, — объясняла Сандра. — Надо же было где-то расселить народ после Темной Весны. Вот Танхала была красивым городом! Не в смысле чистеньким и нарядным, а очень своеобразным, с массой неповторимых деталей. Мы там жили, ты не помнишь, а я-то все отлично помню".
Летнее солнце скрадывало тоску типовых улиц — оно заставляло сиять грязноватую штукатурку, вспыхивало во всем, что способно блестеть, вынуждало слегка жмуриться… Залман отвлекся и не заметил, как въехал в пробку — да еще в какую!
Столпотворение автомобилей, в просветах меж ними толкутся пешеходы, гвалт, ругань, а впереди, в солнечном мареве, вздымается, перекрывая улицу, какая-то беловатая гора высотой с двухэтажный дом.
Залман подал назад, но там уже напирали другие машины, и он, сигналя, заехал передним колесом на тротуар.
— Куда прешь? — дверцу рывком распахнул молодой полицейский с ошалевшим потным лицом. — Не видишь, что там?!…….!
Залман растерялся: обычно полицейские разговаривали с ним вежливо, и эта неожиданная атака ввергла его в замешательство.
— На кого орешь, идиот? — к ним подскочил другой страж порядка. — Соображай, бестолочь, на кого орешь, чтоб тебя Мерсмон поимел! Ты хоть соображаешь или что?!
Он грубо отпихнул младшего по званию к витрине магазина игрушек, где сидели куклы в пышных платьях и болтались на ниточках уродливые серые фигурки кесу, и начал выговаривать, за гомоном толпы Залман разобрал только "наша Летняя госпожа" и "будешь отвечать".
Потом старший вернулся к машине и сказал:
— Извините, господин Ниртахо. Деревенщина, недавно с Фосы, никого не знает и вести себя не умеет. Иди сюда, мерсмоново отродье, извиняйся!
Молодой полицейский, красный, еще больше взмокший, что-то смущенно пробормотал, глядя в сторону.
— Ситуация критическая, — снова обратился к Залману старший. — Вы посмотрите, господин Ниртахо, что творится!
Смугловато-белая гора вздрагивала, словно живая плоть. Налетевший с той стороны порыв ветра донес отвратительное зловоние.
— Что это? — спросил Залман.
— Ушлеп. Жрал отбросы на побережье, как обычно, а какие-то мерсмоновы кретины забыли запереть как следует береговые ворота, он и прошмыгнул в город.
Прошмыгнул?.. По отношению к этой вонючей громадине выражение не очень-то уместное. Ушлеп был то ли одним из странных порождений Леса, то ли пережитком Темной Весны — тут единого мнения не существовало. Эта отдаленно человекоподобная гора плоти, абсолютно неуязвимая и очевидно безмозглая, ошивалась в окрестностях Кордейского архипелага и поедала все, до чего могла добраться. Ушлепа интересовала только жратва. По счастью, он не был хищником, хотя сожрать труп или мертвецки пьяного, не способного убежать или уползти — это для него запросто. Изредка он обнаруживал пугающие сверхъестественные способности, но целенаправленно ими не пользовался. Зимой впадал в спячку, в остальные времена долгого года кормился в Лесу и на пригородных свалках, подстерегал машины с продуктами, разорял огороды — к этому притерпелись, как к неизбежному злу, однако Ушлеп на городских улицах — это событие, из ряда вон выходящее.
Жара. Залман выбрался из автомобиля и шагнул в водянистую тень возле витрины, где скалились и подмигивали красными стеклянными глазами игрушечные кесу. Настоящие кесу живут в Лесу, это автохтонная раса Долгой Земли — злобные, коварные, жестокие твари и в придачу людоеды, они были союзниками Мерсмона в его войне против рода человеческого. А Сандра говорит, что первой женщиной Залмана была кесу, якобы он рассказывал об этом Дэнису Кенао, а она подслушала. Наверняка что-то путает или сочиняет.
— Мне бы отсюда выбраться, — встревоженным извиняющимся тоном обратился Залман к полицейскому. — Дело в том, что мне нужно успеть в мастерскую и потом вернуться домой не позже семи, а то вечером ко мне придет Сандра…
Ну, какое бы дело посторонним людям, да еще должностным лицам при исполнении, до его мелких проблем? Однако полицейский офицер неожиданно принял чужую проблему близко к сердцу, проявил участие и заинтересованность.
— Ганс, иди сюда! — окликнул он одного из своих подчиненных. — Это осыпанный высочайшими милостями господин Ниртахо, у него нет времени здесь торчать, давайте по тротуару вот в эту арку — и через дворы. Потом вернешься пешком. Меня зовут капитан Галби, господин Ниртахо. Капитан Галби, всегда рад помочь хорошему человеку!
Он раза четыре повторил свое имя, но к тому времени, как машина, миновав задворки, выехала на Кондитерскую улицу, Залман успел забыть, как его зовут.
Сидевший за рулем Ганс сказал "до свидания" и исчез, Залман перебрался на место водителя.
— Что там случилось? — спросил кто-то.
В арку, из которой они выехали, с этой стороны никого не пускали. Стоявшие здесь полицейские то ли сами не знали, в чем дело, то ли не хотели говорить.
— Там Ушлеп, — выдал тайну Залман. — На улице Лесоборцев, где овощной рынок.
Кто-то ахнул, кто-то принялся ругать береговую охрану. Толстый щекастый мальчик лет четырех разревелся и спросил, всхлипывая, зачем Ушлеп пришел, если никто не хочет с ним дружить.
— Ушлепа создал Мерсмон, чтобы досадить Высшим и людям, — объяснила ребенку пожилая женщина с тяжелым обрюзгшим лицом. — Не будешь слушаться, он тебя съест.
От этой угрозы мальчик зашелся в плаче. Кто-то в толпе перед аркой рассуждал о том, что сегодня разгильдяи из береговой охраны пропустили в город Ушлепа, а завтра пропустят орду кесу или кого-нибудь похуже — гостей из Гиблой зоны. Залман пытался закрыть расхлябанную дверцу — похоже, придравшийся к нему на улице Лесоборцев полицейский что-то сломал.