— Теперь он забеспокоился, — отметила первая. — Давай убьем его и узнаем, каковы на вкус его сердце и печень!
Я напрягся и сунул руку в карман, где лежал пистолет.
— Видишь, он меня понял! — засмеялась кесу.
Они перешли на незнакомое мне наречие, но Наргиатага, упомянули еще несколько раз. Я слышал об этом их божестве от Беалдри и Хэтэсси. Или это не бог, а какое-то вполне реальное существо? Однако эти мысли едва мелькнули. Я приготовился к драке. Желающим попробовать на вкус мое сердце придется дорого заплатить за это удовольствие.
Тут нас позвал менеджер, и мы по протоптанной тропинке потянулись обратно.
— Эй, человек с закрытым лицом, я пошутила! — прозвенел позади серебристый голос — кесу снова говорила на сескаде. — Если ты служишь Наргиатагу, тебе нечего страшиться. Мы расскажем Наргиатагу, что мы тебя встретили.
Менеджер по контактам полиглотом не был, но заметил, что я нервничаю, и всю дорогу меня распекал: и ящик с шоколадками для меня неподъемный, и кесу я испугался так, что чуть не дошло до конфликта, поэтому на будущее я должен заниматься своим делом и не мешать другим; разве как мне, следопыту, понравится, если мне в помощники начнут набиваться грузчики и повара? Еще и капитану пожаловался, тот меня тоже обругал.
Я слушал их рассеянно. Весь этот эпизод похож на ребус, в котором сразу три непонятных элемента (пудовые шоколадки, пресловутый Наргиатаг и разговор кесу), и даже то, что я, сам того не желая, не остался в долгу и подсунул этой Ярансе и ее проницательной подружке встречный ребус — слабенькое утешение.
Она вернулась, но мы опять поссорились. Я люблю Вир, и все-таки не могу согласиться на ее условие.
Лучше все по порядку. Мы целовались в комнате с камышами на обоях, Вир стянула трикотажную солдатскую фуфайку и разрешила целовать свою грудь. Я надеялся, что теперь мы пойдем в постель, однако вместо этого она попросила меня сварить какао.
Пока я выполнял ее поручение, она снова надела фуфайку и с ногами забралась в одно из старых плюшевых кресел с деревянными подлокотниками. Стали пить какао и обо всем болтать. Вир пожаловалась, что гостиница переполнена, в Танхале сейчас много беженцев с окраинных островов, где участились нападения автохтонов, и к ней того и гляди кого-нибудь подселят, если она не согласится платить за свою комнатушку вдвое больше прежнего. А домой она не хочет, вся ее семейка — тупорылые обыватели, лучше жить с кем угодно, чем с ними.
Вот он, мой шанс! Я предложил ей переселиться ко мне.
— С одним условием, — такое впечатление, что Вир ждала этого и заранее обдумала, что скажет дальше. — Сначала выгони Кенао.
— Чем он тебе мешает?
— Он не сможет защитить ни себя, ни других, если это потребуется. Из таких получаются предатели. Если на вас нападут, он струсит, и в драке ты напрасно будешь на него рассчитывать.
— Да я не дурак, чтобы рассчитывать на него в драке! Я же знаю, что драться он не умеет. Он этого не скрывает, а предатель — тот, кто говорит одно, делает другое.
Теперь у меня с речью все в порядке, натренировался за год. Вот только в разговорах я нередко лезу за словом в карман, а собеседник, понятно, ждать не будет.
— Предатель — тот, на кого нельзя положиться, — впившись в меня своими светлыми ореховыми глазами, сердито возразила Вир. — Слабость — это предательство.
— Неправильно. Когда мы жили в Лесу, Герман, Фархад и Ганна были слабее меня, не могли охотиться — так они, что ли, предатели? Я охотился за четверых, они делали другие полезные вещи — это разделение функций. С Дэнисом так же. Я его защищаю, а он научил меня грамотной разговорной речи, объясняет всякие моменты из окружающей жизни. Я четыре года был натуральным дикарем, ты даже не представляешь, как я за последний год изменился!
— Не знаю, каким ты был год назад, но сейчас ты, по-моему, в опеке не нуждаешься.
— Пожалуй, — подумав, согласился я.
— Вот и избавься от этого Дэниса, тогда я перееду к тебе жить. Он ведь больше тебе не нужен.
— Нужен, потому что мы за этот год подружились. Кроме того, ему нельзя отсюда уходить. Если приятели тех бандитов решат, что я его больше не защищаю, они его убьют.
— Залман, ты должен сделать так, как я говорю.
— Нет, Вир, не должен.
— Если хочешь, чтобы я с тобой жила, ты это сделаешь. Или я, или Кенао. Он отлынивает от военных сборов, и тренироваться дома ты не можешь его заставить — какие там нормативы экстерном!
— Это точно, проще будет дать военным еще одну взятку, чем заставить его тренироваться.
— Ага, сам признаешь! — Вир хватила кулаком по подлокотнику так, что ее чашка подскочила. — Он не солдат, покажи ему на дверь!
— Вир, все люди разные. И мне нужен не солдат, а друг.
— И ты еще хочешь, чтобы я вам тут компанию составила! А знаешь, что про вас думают? Сказать?
— Скажи.
— Что вы с ним… — она замялась. — В общем, спите в одной кровати!
— Какая ерунда, — я рассмеялся. — Нет, конечно, кровать у каждого своя. Здесь полно старой мебели, я все лишнее со второго этажа стащил на первый, в нежилые комнаты. И даже если бы у меня дома не хватало мебели, кому какое дело?
— Издеваешься? — прищурилась Вир.
— Я никогда не издеваюсь. Я только хочу сказать, что мебели у меня целая куча, есть четыре лишних кровати, и ты для своей комнаты выберешь, какую захочешь…
Я подался в сторону, и чашка пролетела мимо. По нарисованным камышам растеклась коричневая клякса какао.
Вир вскочила, натянула гимнастерку и джемпер цвета хаки (вначале — задом наперед, так она злилась и торопилась), при этом бормотала сквозь зубы, что, если мать-природа кому-то недоложила в голову мозгов, это хроническое, хоть в Лесу живи, хоть в городе. Я топтался рядом и пытался выяснить, что ей не понравилось, даже рискнул обнять, но она меня оттолкнула и убежала, как вчера. Наверное, она все-таки прочитала в той тетрадке между строк, какими были мои истинные отношения с Хэтэсси.
Через полчаса после ее ухода мне позвонили из компании и вызвали к самому Слейгрицу из Совета Директоров. Он похож на мумию — тощий, бледный, кадык и скулы выпирают так, что того и гляди прорвут сухую истончившуюся кожу. Несколько лет назад он заболел раком, а потом вдруг выздоровел, на такой стадии, когда уже никакой надежды, но вид у него с тех пор остался, как у завтрашнего покойника. Я слышал, он ни разу не проговорился, кто его вылечил. Наверное, эта знахарка, или этот колдун, или этот непризнанный врач-экспериментатор велели ему хранить тайну.
Разговор со Слейгрицем был скользким и вроде как беспредметным. О том, что я, по его мнению, переутомился, но скоро начнется весенняя распутица, и тогда смогу отдохнуть. О том, что в Танхале я натворил достаточно подвигов, чтобы меня пожизненно упекли на каторгу, и спасти меня может только Трансматериковая — при условии, что я проявлю благоразумие и не полезу не в свое дело. О том, что вокруг происходит много такого, что рядовому человеку может показаться странным, но все имеет свою цель и все к лучшему.
Потом Слейгриц вручил мне толстенную пачку денег — "неофициальную дополнительную премию", и спросил, все ли я понял.
Я ответил, что да, все — чтобы поскорее отделаться, хотя, если честно, не понял ни черта. И тут же, пользуясь случаем, попросил три билета на состязания претендентов. Слейгриц рассмеялся болезненным суховатым смехом: "Я рад, что мы с тобой так хорошо договорились!" — и черкнул записку к секретарше насчет билетов.
Они лежат у меня в кармане. Лишь бы помириться с Вир, а то третий билет пропадет".
— Значит, мы с ней все время то ссорились, то мирились? — спросил Залман. — Какие странные отношения…
— А уж я-то как удивлялась! — с сарказмом, как ему показалось, хмыкнула Сандра. — Знаешь, кем стала Вир? Первым советником Осеннего Властителя по воспитанию молодежи. Они создали Общество Юных Пехотинцев, и туда собирают всех подростков поголовно, с двенадцати лет, в добровольно-принудительном порядке. Пламенный Легион теперь элитная молодежная организация, для самых достойных. Веселые настали деньки, такого на Долгой Земле никогда еще не было!