Зато и самим нам не выкарабкаться. — Он задумался. — Единственная моя надежда — на станционников. Я оставил копии всех замеров Борису Зиновьичу.
Дежурный техник — не знаете его? — старый, опытный зубр.
— Еще чего недоставало, — возмутился Андрей, — у нас просят заключение, мы же поднимаем руки кверху, и нас должны выручать. Кто?
Станционники! Что станут говорить — в лаборатории сидят дармоеды, невежды.
Другое дело, когда обращаются за консультацией к профессору. А то дежурный техник! Инженер, вооруженный приборами, спасовал и обратился к технику.
Великолепно!
Кривицкий воинственно выставил острый подбородок.
— Я заботился о деле, Андрей Николаевич. Дай бог мне знать эти генераторы, как знает Борис Зиновьич. Вас беспокоит честь мундира? — Он язвительно изогнул губы. — Стыдно за меня? Пожалуйста. Будьте добры, возьмите материалы и найдите сами причину.
— И найду. За вас, учтите.
— И очень хорошо. Разрешите идти?
— Идите.
Андрей сидел над материалами всю ночь. Сидел из упрямства, сознавая, что разгадку ему не найти, причина таилась где-то вне генератора и черт ее знает, где именно.
Наутро он сказал Кривицкому:
— Поедемте на станцию к вашему Борису Зиновьичу.
Он так и не понял, почему Кривицкий упустил возможность злорадно съязвить и лишь пробурчал:
— Давно пора поездить по станциям. А то, как пришли, не вылезаете из лаборатории.
На Комсомольской Андрей был однажды еще студентом, во время практики. В памяти остались горы угля, копоть, перемазанные как черти кочегары у гудящих пламенем топок.
Теперь станция была неузнаваема. Ветер, когда-то гонявший тучи черной угольной пыли, пригибал тонкие молодые липки. Они выстроились шеренгами вдоль новых асфальтовых дорожек, отважно топорщась мерзлыми дрожащими ветками. Там, где высились хребты угольных гор, стояли длинные бетонные склады.
— А где дым? Кривицкий, где дым? Кривицкий ткнул пальцем куда-то в землю:
— Золоулавливатели поставили. Да… Я живу за два квартала отсюда — мы раньше никогда окон открыть не могли.
Встреча с Борисом Зиновьичем происходила в конторке дежурного техника.
Сколоченному из одних костей Борису Зиновьичу можно было дать и тридцать пять, и пятьдесят лет. С Кривицким у них существовали своеобразные отношения. Подобно многим сотрудникам Энергосистемы, они разговаривали чаще, чем виделись. Поэтому, встречаясь, они любили поболтать о таких вещах, о которых по телефону не скажешь. Оба они работали в системе давно, оба были остры на язык и понимали друг друга с полуслова. Несмотря на скверный характер, Кривицкий на каждой станции имел таких друзей.
Борис Зиновьич подал Андрею твердую, как щепа, руку:
— Слыхали, слыхали. Давно пора нам своих ученых заиметь.
— Какие там ученые! — отмахнулся Андрей не без досады. — Видите, пришел к вам с поклоном.
— Следовательно, считаете за унижение. Та-ак, — Борис Зиновьич поправил под спецовкой черный затрепанный галстук. — А вот академик Костиков Яков Сергеевич постоянно советуется с нами. Не стыдится. В книге своей так и написал: благодарю за помощь техников таких-то.
Он обиженно замолчал, а Андрей подумал: «И поделом, правильно меня раскусил. Ох и скотина же я!»
Плохо было, что не мог заставить себя сказать такие вещи вслух, и от этого злился и еще упрямей морщил переносицу и стучал пальцами по столу.
Кривицкий, как ни странно, накинулся на Бориса Зиновьича: нечего сказать, культурная станция — гостей встречают попреками.
Борис Зиновьич расстелил схему генератора. Отголоски обиды еще звучали в его витиеватом предисловии: мы люди неученые, провинция, рассуждаем без интегралов.
— Никак нашел? — быстро спросил Кривицкий. — По носу вижу, что нашел.
Борис Зиновьич осторожно покосился на Андрея:
— Признаться, набрел на одну мыслишку.
«Мыслишка» поразила Андрея — до чего просто! Потом он бурно обрадовался, потом с горечью подумал о себе: тупица! Потом, расспросив Бориса Зиновьича, успокоился. Цоколь контрольной лампочки в цепи возбуждения! Найти здесь причину толчков нагрузки мог только человек, который годами работает с этим генератором, хранит в памяти все его капризы.
Борис Зиновьич окончательных выводов не делал:
— Мне трудно судить. Вроде бы и так, а кто его знает — теоретически, может, и неверно.
Он настороженно следил за Андреем — вдруг этот самоуверенный парень высмеет все его теории?
Другой на месте Лобанова давно бы заметил его смущение, но Андрея целиком поглотила схема, вычерченная техником, — бывают же на свете люди, которым схема может доставить не меньшее наслаждение, чем картина художника.
В этой корявой схеме присутствовало то, чего не добиться никаким образованием, — удивительно верное чутье.
— Честное слово, я вам завидую, — признался Андрей. Борис Зиновьич мгновенно вспотел.
— Мне осциллограммы Кривицкого помогли. Они выявили гармоники периодического процесса… — Он варварски щеголял техническими терминами: и мы, мол, не лыком шиты! Говорил он сердито, не желая показать, насколько ему была приятна похвала этого мальчишки.
— Начинаются комплименты, — сказал Кривицкий, — а дело будет стоять.
Андрей принялся быстрее чертить.
— Давайте тут же переключим генератор на другой возбудитель и проверим.
Заглянув через его плечо, Борис Зиновьич в ужасе выхватил у Андрея карандаш:
— Что вы делаете! Мы же так погасим абонентов. Вот как надо. С вами тут недолго аварию натворить…
Уточнив программу испытаний, Кривицкий и Борис Зиновьич отправились «утрясать» ее с диспетчером. Андрей вышел в машинный зал.
Поднимаясь на пульт, Кривицкий сказал Борису Зиновьичу:
— Горячий больно. И молод, с людьми не умеет ладить.
— И нечего об этом тревожиться, — неожиданно возразил ему Борис Зиновьич. — Специалистов ладить у нас и без него хватает.
Машинный зал встретил Андрея блеском стен, выложенных белым изразцом.
Лакированные, словно потные, громадные машины выталкивали волны теплого воздуха. Как будто они жарко и шумно дышали в своем неустанном беге.
Навстречу Андрею шла группа людей. Впереди в синей спецовке — Виктор Потапенко.
— Ты чего сюда явился? — спросил он, здороваясь с Андреем, и тут же, не дослушав, представил своим спутникам.
— Мой однокашник, новый начальник лаборатории. Прошу любить. Ну как? — спросил он у Андрея, широко, по-хозяйски обводя зал рукой. — Нравится? К лету все цветами засадим!
На ходу Виктор оглядывал приборы, пробовал рукой нагрев машин; приложив ухо, слушал ход новой турбины. От его взгляда ничто не ускользало.
— Почему до сих пор маслоподачу не привели в порядок? — обрушился он на сопровождающих. — Вы мне бросьте, думали — не замечу? Ишь, замаскировали!
С машинистами он здоровался за руку, знал их по имени-отчеству, с каждым у него происходил краткий, но свой разговор.
У молодого машиниста в лихо сдвинутом берете спросил: «Привык к новой колонке? А помнишь, как боялся? Вот, брат, кто смел, тот и съел. А что ходишь ты в отрепьях, это не годится. Культурный вид станции портишь». С седоусым турбинщиком побеседовал о рыбной ловле. Перекинулся шуткой с веселой крановщицей, справился у дежурного инженера про экзамены, словом — всем было понятно: идет свой человек, хоть и начальник, а простой, заботливый, настоящий хозяин.
Андрей с удовольствием наблюдал за Виктором. Большое дело — уметь подойти к разным людям без наигранной простоты. У Виктора получалось это с пленяющей естественностью.
Кто-то рядом с Андреем сказал:
— Напористый мужик. Дотошный.
Андрей обрадовался, будто это его похвалили. Он гордился сейчас своим другом. Наблюдая за Виктором, он примеривал к себе все, что ему в нем нравилось. Сила Виктора заключалась в умении обращаться с людьми. У него был свой продуманный стиль. Честно говоря, Андрей пытался несколько раз скопировать, манеры Виктора, — похлопывал по плечу, ругался, запросто болтал с рабочими, играл на их самолюбии и так далее. Оставалось ощущение стыда, как будто он совершал что-то оскорбительное по отношению к этим людям, обманывал их.