На загорелом лице Эймоса мелькнула кислая гримаса:
— Порой мне кажется, что команчи не едут на своих лошадях, а плывут по воздуху, причём без всяких усилий. Это какая-то мистика. Их лошади точно никогда не устают. — Он махнул рукой: — Да что там говорить — бывает, ты скачешь, выжимаешь из своей лошади всё, она падает, ты снимаешь с неё седло и идёшь пешком. А потом тебя вдруг нагоняет индеец... на твоей же собственной лошади. И спокойно проезжает на ней ещё двадцать миль. А потом убивает её, съедает и идёт дальше.
Мартин Паули метнул на него быстрый взгляд:
— Значит, у нас нет никаких шансов?
— Шанс у нас есть. Сейчас я расскажу тебе, в чём он заключается. — Эймос попытался сплюнуть, но в его пересохшем рту не было слюны. — Индеец готов кого-то преследовать — неважно человека или животное — до тех пор, пока он находит это возможным. Когда же ему кажется, что он сделал всё, что мог, а цель всё ещё не достигнута, он просто бросает погоню. То же самое происходит с индейцами и тогда, когда они убегают от кого-то — стоим им убедиться, что их никто уже не преследует, они расслабляются и перестают гнать и начинают идти гораздо медленнее. — Эймос пожал плечами: — Ну а нам это не грозит. Значит, рано или поздно мы обязательно нагоним их. Пусть даже за время последней ночёвки их след и исчез.
Мартин Паули искоса посмотрел на Эймоса, восседавшего в своём седле, точно вырубленное из гранита изваяние. Ему хотелось верить в то, что этот человек будет преследовать индейцев до конца, преследовать до тех пор, пока не обнаружит их... ему хотелось верить, что он сможет преследовать их вечно.
— Если только они будут и дальше двигаться все вместе. А не рассыпятся на мелкие группы и не разбредутся в разные стороны по прерии, — уже почти молитвенно заключил Эймос. — В этом случае мы их уже вряд ли найдём. Но если этого не случится... — Его лицо вновь исказила гримаса. — У нас нет выбора. Мы должны двигаться вперёд и только вперёд.
Они вскоре наткнулись на небольшую впадину в земле, в которой зияли провалы свежевырытых колодцев, из которых индейцы поили своих коней и из которых пили сами. Рядом валялся обглоданный скелет лошади, над которым после людей успели хорошенько потрудиться волки. Над этим местом неуловимо витал характерный для индейцев сладковато-острый запах — тот самый, который периодически являлся Мартину ночью в его кошмарных снах.
— Вот где они находились вчера весь день, — пробормотал Эймос, соскакивая с лошади и приникая ртом к выступавшей из земли воде. — Индейцы, их лошади.
украденные лошади и их раненые. И наши девочки... если только они ещё живы.
Брэд Мэтисон в это мгновение тоже склонился над одним из вырытых колодцев, стараясь зачерпнуть из него воду в свою маленькую железную кружку. Когда он услышал то, что сказал Эймос, он нервно отшвырнул кружку в сторону.
— Ты уже достаточно много раз говорил это, Эймос, — произнёс Брэд тем мягким голосом, которым обычно говорил его отец, когда оказывался в состоянии неописуемой ярости и у него больше не находилось слов.
— Что?! — Поражённый, Эймос уставился на него.
— Возможно, она действительно мертва, — хрипло произнёс Брэд Мэтисон. Его воспалённые бледно-голубые глаза сверлили лицо Эймоса. — Возможно, они обе уже мертвы. Но если я ещё хоть раз услышу это от тебя, я за себя не ручаюсь. И да поможет мне тогда Господь!
Эймос, чуть прищурившись, внимательно рассматривал некоторое время Брэда Мэтисона. Затем он обратился к Мартину Паули:
— Эти чёртовы индейцы сумели слишком далеко оторваться от нас. Нас отделяет от них девять или даже десять часов пути. К тому же они теперь скачут на отдохнувших лошадях. На лошадях, которые напились и наелись. — Эймос покачал головой: — Боюсь, нам остаётся лишь сделать то же самое, иначе мы попросту не сможем продолжать погоню.
Он нагнулся над одним из свежевырытых колодцев и принялся набирать в шляпу воду, чтобы напоить свою лошадь. Мартин также набрал воды, поскольку её в колодце было слишком мало, и к тому же она располагалась чересчур глубоко, чтобы животные могли самостоятельно дотянуться до неё. Брэд Мэтисон принялся срезать ножом траву. Травы вокруг было совсем немного, и работа была кропотливой и изнуряющей, но им и в самом деле не оставалось ничего другого.
Наконец несколько часов спустя они смогли вновь пуститься в путь. Однако не успели они отъехать буквально на несколько миль от колодцев, в которых сначала индейцы, а затем и они сами поили своих лошадей, как след краснокожих оборвался. Перед ними раскинулся мрачный пейзаж — казавшееся бесконечным плато, сплошь покрытое голыми камнями. Здесь неподкованные лошади индейцев не оставляли никаких следов, равно как и сами их хозяева, которые были обуты в мягкие кожаные мокасины.