Осторожными, ласковыми пальцами Владлена Сергеевна смазывала лицо героя вазелином. Постепенно лоб, щеки, подбородок освобождались от струпьев, появилась свежая кожа.
Раненый перестал бредить рогатыми чертями. Дышал ровно. Спал без кошмаров. Температура спала. И однажды, наконец, приоткрыл глаз. Второе веко еще не поднималось. Он долго и внимательно следил за Владленой Сергеевной. Молча оглядывал ее с головы до пят с каким-то удивлением…
Она улыбнулась, хотела спросить что-нибудь, но летчик снова впал в забытье, так и не произнеся ни слова. Может, он потерял дар речи после контузии?
Усевшись рядом, Владлена Сергеевна стала потихоньку окликать его:
— Вася! Ваня! Вадик?
При имени Володя он вздрогнул и спросил:
— Где я?
— У своих!
— А где мы находимся?
— Где-то между Ловатью и Полистью.
— А какой сегодня день?
— У нас дни без чисел.
— Как вы здесь очутились?
— Нас разбомбило.
Очевидно, первая беседа утомила раненого, он закрыл глаза и умолк.
Это событие взбудоражило ребят. Теперь все только и ждали, когда летчик снова заговорит.
И он заговорил, довольно твердым голосом попросив кусок черного хлеба с солью. Попроси летчик птичьего молока — расторопный Торопка и Яша-бродяша, глядишь, попытались бы добыть его в царстве пернатых. Но хлеба и соли… Ребята виновато переглянулись. Файеровых-то нет как нет!
А Владлена Сергеевна сказала прямо, что соль-хлеб с неба не падают. И рассказала летчику о положении отряда, заблудившегося в лесу.
Он выслушал и улыбнулся:
— Вот так история, это надо записать для будущего!
— А мы уже пишем, — сказал Сема Журавейский, показав толстую тетрадку, — ничего не пропускаем, чтобы люди знали потом, как мы жили не тужили до войны и что делали, когда попали в беду.
Вожатая за ребят
— Ой, Володя, когда же все это кончится? — сказала Владлена Сергеевна летчику. — К началу учебного года нам необходимо быть в Ленинграде!
Цыганков взглянул на нее оторопело:
— Да вы что, тоже с неба свалились? Как вас зовут?
— А вы узнайте, вспомните, мне кажется, мы…
— Постойте, постойте, — Володя стал всматриваться в ее лицо, — да, да, да, мы же встречались… Так, так, так, вас зовут Млада!
— Почти…
— Рада?
Еще раз всмотрелся и радостно:
— Лада!
— Ну, конечно же, Влада!
— Вожатая пионерлагеря?
— Да, да, вы тогда спускались к нам с неба, — вожатая помолчала. — Володя, вы не знаете, что в Старой Руссе, наши или фашисты?
— Точно не скажу сейчас, но этот пункт у меня на карте помечен черным… А ну-ка, дайте планшет.
Пионеры помогли развернуть карту, общими усилиями усадили Цыганкова, и он быстро определил место, где находится отряд. И даже название на карте сохранилось — Царев хутор. Он помечен красным крестиком, как ориентир. С воздуха хорошо видна сосновая грива, изогнутая лукой.
Цыганков, конечно, не знает последних событий на фронтах, но думает, что фрицев где-то крепко зажали наши. Немцы, снабжая какие-то войска самолетами, устроили воздушный мост над здешними лесами.
Неплохо бы добыть со сбитых самолетов радиоприемники и передатчики. Без связи с Большой землей какая может быть жизнь?
И вот ребята уже мечтают, как слушают Москву, получают задания, организуют пионерский партизанский отряд под командой Цыганкова… Ведут разведку в глубоком тылу… И, вооружившись трофейным оружием, дерзко нападают на…
А Владлена Сергеевна все больше тревожилась за Цыганкова. Да, ему становилось как будто лучше, лицо подживало, он повеселел, не бредил, не стонал, но температура все держалась. Вероятно, из-за сломанной ноги. Взятая в лубки, она распухла, посинела. А что, если началась гангрена? Ведь это смерть или потеря ноги.
Подумать страшно об ампутации… Нужен хирург, опытный врач. И немедленно! Вожатая вспомнила о докторе Соколовском, который летом спас одного мальчишку, попавшего под машину. Сразу потеплело на сердце, возникла надежда. Конечно же, он не откажет.
Бывало, и в дождь и в жару, днем и ночью, по первому вызову приезжал он в пионерлагерь из Старой Руссы. И всегда в брезентовой накидочке с капюшоном, из-под которого торчала белая курчавая борода. И не на машине, а на лошади в смешной тележке, на козлах которой важно восседал больничный кучер по имени Митрофан.
Глаза старого доктора лучились таким добром, таким участием, что при первых же словах его: «Ну-с, батенька, что это вы болеть изволите?» — больному уже становилось легче. Он наверняка на месте, при своих больных. И конечно, никто не тронул старика — доктора всем нужны.