— Нет!
— Зря.
— Отстань.
— Как хочешь.
…Резко привстал я на диване и потряс головой, отгоняя гнусные воспоминания. Зоя присела рядом и положила руку на плечо:
— Что с тобой? Тебе плохо?
— Нет, Зоинька, всё хорошо.
Долго смотрел на девушку. Она смутилась. Рядом с ней я испытывал неописуемое блаженство. Мне всё нравилось в ней: глаза, ресницы, пухлые губы, легкий румянец, проступающий на смуглых щеках, каштановые волосы, заплетенные в косу, легкие руки, чуть покатые плечи, упругая фигурка… Даже вот эти округлые колени, которые она прикрывала руками. Даже этот свежий молочный запах её дыхания. Даже белые шерстяные носки, в которых она ходила по дому. Всё! Буквально всё в этой девушке мне нравилось и вызывало восторг. В моем сознании те, раздетые девицы с фотографий, и Зоя никак не соединялись. Конечно, я помнил её в спортзале на уроках физкультуры и гаденькие шутки, которые отпускал Лешка по поводу еелые шерстяные носки, в котроых она ходила по дому. коенкиеки с легким румсянцем, проступающим сквозь смуглость фигурки, обтянутой физкультурным трико. Но разврат и Зоя воедино никак не соединялись.
— Зоя, можно с тобой поговорить на одну очень щекотливую тему?
— Попробуй, — выдохнула она, еще больше смущаясь.
— Мы взрослеем, — начал я медленно, осторожно подбирая слова. — Мои друзья уже попробовали на вкус запретный плод. Вокруг меня постоянно звучат разговоры на эту тему. А мне все это противно. Понимаешь?
— Да, Юра. Мне это знакомо. Может поэтому я почти всегда одна.
— Скажи честно, как другу. Ведь ты, наверное, тоже чувствуешь эти взрослые желания?
— Да, конечно, — кивнула она, не поднимая глаз. — Я ведь живой человек.
— И как ты с этим справляешься?
— Я сказала, что я тоже живой человек. Но я не животное, понимаешь?
— Да, конечно.
— Значит, нужно научиться эти… желания как-то обуздывать. Наверное, этому нужно учиться, как учатся ходить, говорить, готовить обед. Просто научиться… для того, чтобы не потерять человеческий облик. Чтобы будущему супругу в глаза смотреть было не стыдно.
— Спасибо, Зоя. Тебе, наверное, непросто было говорить об этом?
— Ну, в общем, да. — Она подняла глаза и положила руку мне на предплечье. — Но с тобой это не так трудно, как с другими. Ты умеешь понять девушку. Я тебе доверяю. Полностью.
— Спасибо, — кивнул я, едва сдерживая подступившую к сердцу волну теплой нежности.
— Ну что, дорогой гость, — вспорхнула она, легко вставая с дивана, — не пора ли мне тебя накормить? А то ведь на чае долго не протянешь. Вставай, Юрик, пойдем в столовую.
Мы зашли в ванную, помыли руки под струей воды, побрызгались по-детски, вытерли руки одним полотенцем. В просторной кухне-столовой сел за круглый стол, а хозяюшка засуетилась между холодильником и плитой.
— А я сидел за своим одиноким столом, — комментировал вслух происходящее, — и любовался девушкой. И всё-то в ней было так ладно: и эти плавные движения рук, изящные наклоны гибкого стана, и редкие, но такие теплые, взгляды её чарующих персидских очей.
Зоя молча продолжала разогревать котлеты с гречневой кашей, выкладывала в фарфоровый салатник маринованные огурцы с квашеной капустой.
— Я любовался этой девушкой-совершенством и представлял себе её в роли своей законной жены.
Зоя шаловливо глянула из-за плеча и полушепотом произнесла в пространство:
— Продолжай…
— … И никак не мог представить! — закончил я импровизацию. В меня полетело полотенце, я автоматически увернулся, поймал и протянул хозяюшке. — А вот бросаться разными предметами в горячо любимого гражданина — политически безграмотно и идеологически неверно.
Она подлетела ко мне, подбоченилась и готова была сказать что-то дерзкое. Не успела. Я поднялся и крепко обнял ее за плечи. Она дернулась, тихонько заскулила и обмякла. Я гладил ее поникшую головку, длинную теплую шею и шептал на ушко:
— Она чувствовала себя пленницей, попавшей в тиски его мощных объятий. Это её поначалу ошеломило. Но потом… Потом она обмякла и, не зная почему, сама обхватила тонкими руками его мощную широкую спину.
— Не дождешься! — взвизгнула она. — Немедленно отпусти!
— Пожалуйста. — Поднял я руки к потолку. Она чуть отстранилась и продолжала стоять, в упор глядя на меня.
— Не делай так больше, — прошептала она смущенно, — пожалуйста. Я ведь тоже живой человек…
— Прости. И я живой. Пока еще.
— Садись, а то котлеты сгорят.
— Да не волнуйся. Если ты даже землю из цветочного горшка мне в тарелку положишь, я все равно слопаю с аппетитом. «Из рук твоих и яд приемлю!»