Выбрать главу

Доре требовались новые ножницы. На них она и собиралась пустить свои восемь пенсов, но Элис сказала:

– Это ты, Освальд, должен потратиться для неё. Сам ведь знаешь, что сломал кончики старых ножниц, когда выковыривал стеклянный шарик из медного напёрстка.

Чистейшая правда, пусть этот случай уже и стёрся из моей памяти. Только вот шарик в напёрсток запихнул не я, а Г. О. Поэтому я заметил:

– Г. О. виноват не меньше меня. Вот пусть и заплатит.

Не то чтобы Освальд пожалел денег на дурацкие ножницы, просто его натура всегда решительно восставала против малейшей несправедливости.

– Но он ещё такой маленький, – подал голос Дикки.

Ясное дело, Г. О. немедленно заявил, что никакой он не маленький. В итоге они едва не поссорились.

Тут Освальд, который всегда остро чувствует назревшую необходимость проявить всю широту и щедрость своей натуры, выдвинул предложение:

– Давайте-ка я заплачу шесть пенсов, а остальное доложит Г. О. Это научит его впредь быть аккуратным.

Г. О. согласился. Он ведь ничуть не вредный. (Впрочем, потом я узнал, что долю его внесла Элис.)

Кроме ножниц, нам всем требовались новые краски, а Ноэль не мыслил дальнейшего существования без карандаша и чистой амбарной книги ценой в полпенни, чтобы записывать новые стихи. Ну и всем нам очень трудно жить без яблок.

Так или иначе, деньги были потрачены, и мы пришли к общему выводу, что объявлению про два фунта в неделю придётся немножечко подождать.

– Очень надеюсь, – вздохнула Элис, – что у них не наберётся достаточно леди и джентльменов до того, как мы найдём деньги на образцы и инструкции.

Я, если честно, тоже слегка опасался упустить такой потрясающий шанс.

Но, заглядывая в газету, мы каждый день находили там объявление, а потому надеялись, что дело ещё выгорит.

На детективном поприще успеха мы не снискали, а тем временем наши денежные запасы почти исчерпались. Остались полпенни моих, два пенни у Ноэля, три у Дикки да несколько у девочек. Мы снова собрались на совет.

Дора пришивала пуговицы к воскресной одежде Г. О. Он их срезал, все до единой, приобретённым на свои деньги ножиком. Вы даже не представляете, сколько пуговиц оказалось на его лучшем костюмчике! Дора произвела подсчёт, и вышло, включая маленькие, на рукавах, которые не расстёгиваются, целых двадцать четыре.

Элис учила Пинчера служить, стоя на задних лапах, но безуспешно: он слишком умный и знает, когда вам нечего ему предложить. Остальные пекли в очаге картошку. Специально для этого развели огонь, хоть тепло было и без него. Картошка так получается очень вкусная, если срезать с неё горелые корки. Только сперва помойте хорошенько, не то основательно измажетесь.

– И как дальше действуем? – спросил Дикки. – Ты, Освальд, любишь призывать: «Давайте что-нибудь сделаем», но никогда не говоришь, что именно.

– Ну, если ответ на объявление пока вынужденно откладывается, может, попробуем кого-то спасти? – предложил Освальд.

Идея была его собственная, но он на ней не настаивал, хоть и мог бы, как второй по старшинству, потому что знал: навязывать свою волю окружающим невоспитанно и невежливо.

– А какой план был у Ноэля? – осведомилась Элис.

– Либо женитьба на принцессе, либо книга стихов, – сонно откликнулся Ноэль с дивана, на котором лежал и дрыгал ногами. – Только принцессу я буду искать сам. И один. Но конечно же, познакомлю вас с ней, когда мы уже поженимся.

– А хватит ли у тебя стихов на целую книгу? – поинтересовался Дикки.

Очень разумный и своевременный был, между прочим, вопрос, ибо стоило Ноэлю рассмотреть проблему под этим углом, как выяснилось: из кучи всего им написанного смысл мы смогли уловить всего в семи стихотворениях. Одно называлось «Крушение „Малабара“»[10]. Другое он написал, когда Элиза водила нас послушать проповедника, призывающего к духовному возрождению. Там все плакали, и отец сказал, что, видимо, дело тут в красноречии пастыря.

Вот Ноэль и написал:

О красноречие! Как суть твою понять?Как суть твою понять, когда рыдали?Все плакали. Внутри стояли.И с красными глазами убывали.«Вот это дар!» – отец тогда сказал.

Правда, Ноэль сознался Элис, что первые полторы строчки позаимствовал из недописанной книги соученика, которую тот собирался закончить, когда найдёт на это время.

Другое стихотворение называлось «В память о мёртвом чёрном жуке, которого отравили».

Жук, я печальную картину наблюдаю,Как неподвижно на спине лежишь,И над тобой, бедняжкой, я рыдаю, —Такой блестящий, чёрный и молчишь!Элиза говорит, глупы мечты,Но всё же я хочу, чтоб ожил ты.
вернуться

10

Возможно, речь идёт о крушении в 1860 году почтового парохода с таким названием в гавани Пойнт-де-Галле на Шри-Ланке.