Если этот ребёнок, конечно, есть. Она мало знает о первых признаках беременности, кроме отсутствия крови, и ей не с кем поговорить об этом. Разве что с Шерил, хотя у жены Лиама тоже нет детей, но она старше, а, значит, ей известно больше. Эйвери ощущает неясный, мутный страх — возможно, этот страх испытывает любая женщина в её ситуации, но Эйвери не была бы собой, если бы не приказала себе перестать трусить. Быть может, ребёнка нет. Нужно ждать, а не трястись. Поводов для волнений у неё достаточно.
Впрочем, своими подозрениями она с Шерил всё-таки делится. Та хмурится.
— Тебя тошнит? Ты не можешь смотреть на определенную еду? Быть может, у тебя болит грудь?
Мама упала бы в обморок, услышав подобные вопросы. Да ради Бога, она бы упала в обморок, ещё узнав, за кого Эйвери вышла замуж! Эйвери сама чувствует, как предательски краснеют у неё щеки, ловит насмешливый взгляд Шерил и качает головой.
— Пока что ничего подобного, — и оказывается, что признаться в этом совсем не страшно.
Шерил улыбается.
— Значит, нужно подождать. Если ты беременна, то расскажешь Гарри об этом сама.
Эйвери неосознанно кладет руку на живот. Фраза «…если он возвратится» повисает в воздухе, и хочется встряхнуть себя, надавать пощечин: пусть это неаристократично, зато действенно. Гарри вернется. Он должен вернуться.
— Лучше иди отдыхать, — советует Шерил. — Отдых тебе нужен в любом случае.
Днём Эйвери отправляется вместе с Прис на рынок, чтобы выбрать рыбу к столу — не потому, что Прис нужна помощь, а потому, что днём, когда тоска отступает, мир открывается для Эйвери с новой стороны. Быть может, она и научилась быть женой, но ей предстоит научиться быть хозяйкой в доме, который у них обязательно будет. При свете дня в это очень легко верить, и Эйвери верит, ибо ей остается только вера. И надежда.
Прис покупает рыбу и шумно торгуется с рыбаком, когда Мэйс прибегает — взмыленный, но довольный.
— «Леди Энн» возвратилась в порт, — едва отдышавшись, выдает он, и на его чумазом лице светится широченная улыбка. — Только что!
Прис вскрикивает и едва не роняет корзинку с рыбой.
Эйвери моргает растерянно: до неё не сразу доходит, что значат слова Мэйса. Она слышит, что он говорит, но смысл будто теряется за вязким туманом абсолютного неверия в происходящее. «Леди Энн» в порту? Они вернулись… вернулись. Слово бьется в голове громче церковного колокола. У Эйвери в голове тысяча мыслей: что, если Гарри не с ними? Что, если они не успели и вернулись с плохими вестями?
А потом она просто подбирает юбки и, наплевав на дальнейшие планы, бежит в сторону порта Тортуги — того самого, где пришвартовываются все пиратские корабли. Она бежит по улицам, задыхаясь в кажущемся тяжелым платье; ноги путаются в юбках, а сердце бешено колотится в груди. Только бы Гарри вернулся с ними, только бы он возвратился…!
Улицы Тортуги полны людей, как и всегда. Эйвери едва не сбивает кого-то с ног, ей вслед ругается парочка пиратов, направляющихся в таверну, чтобы залить глаза пораньше. Запах улиц забивается ей в ноздри — наплевать. Эйвери почти падает, поскользнувшись в грязи, но удерживает равновесие, и снова бежит. Она не может и не хочет возвращаться домой, чтобы ждать новостей там. Она должна знать. Просто должна узнать первой.
Эйвери прибегает в порт, — сердце уже бьется где-то в горле, дыхание сбито, воздух обжигает легкие, — и видит, что знакомый гордый силуэт «Леди Энн» вырисовывается на фоне яркого неба. От борта отделяется шлюпка, и матросы гребут к берегу. Эйвери щурится — солнце, как назло, бьет в глаза и не позволяет разглядеть, кто там, а потом она видит знакомые длинные волосы, кудрями падающие на плечи, и, Боже, ей хочется смеяться и плакать одновременно, пока что-то внутри всё еще не ве-рит.
Когда Гарри оказывается на пристани, Эйвери чувствует, что у неё слабеют колени. Вновь путаясь в юбках, рыдая и всё-таки смеясь от облегчения, она влетает к нему в объятия, и опять плачет, колотит его по плечам кулаками и снова смеется.
— Ты! — она бьет его по груди, всхлипывает. — Ты обещал, что всё будет в порядке! Ты говорил, что знаешь, что делаешь!
Гарри смеется. У него усталое лицо, и щеки покрыты щетиной, которая колет губы и пальцы, а на щеке — подживающая ссадина, и длинная царапина вдоль виска. Эйвери бесит, что он хохочет, и она колотит его по плечам, целует его и опять бьет, а он не особенно сопротивляется, отлично понимая, что обещал вернуться — и не вернулся, и у неё полное право злиться. Но потом всё же перехватывает её запястья, тянет к себе и шепчет:
— Всё, всё, я здесь, любовь моя, всё хорошо, я рядом, я жив…
— А мог умереть! — она пинает его носком туфли по щиколотке, не больно, однако ощутимо, и Гарри охает.
— Не умер же, — бормочет он ей на ухо, целует в волосы, в шею, и снова смеется. — У меня девять жизней, любовь моя, — и крепче прижимает Эйвери к себе, обездвиживая.
Мануил где-то на фоне хохочет, что две из девяти жизней Гарри уже потратил.
Эйвери хочется выбить, вырвать из него обещание никогда больше так не поступать с ней, но она знает, что море шумит между ушей у Гарри Стайлса, а сердце его жаждет сокровищ и опасностей, и она опять просто плачет и улыбается при этом, уткнувшись лицом в его шею. Пахнет от Гарри не то чтобы розами, но ей наплевать.
— Я так скучал… — хрипит он. — Черти морские, я так скучал…
Только отлипнув от Гарри и проморгавшись от слез, Эйвери видит, что Паула возвратилась вместе с ними. Племянница бросается к ней, обнимает и радостно щебечет, что Найл за ней вернулся, что Бетти просто героиня, а ещё не все Мендесы такие уж уроды, вот, например, мисс Джелена совершенно очаровательна и добра…
И, наверное, это слишком хорошо, чтобы действительно быть правдой.
*
Оказывается, мисс Джелена — это невеста Зейна Малика. Того самого пирата, что предал когда-то друзей ради лицензии капера и возможности быть дворянином. Мисс Джелена — сестра Анвара Мендеса, но кажется удивительно нежной и милой. Шерил с удовольствием принимает её в своем пансионе, а вот Зейна видеть она совсем не хочет. А даже если бы и хотела, то благородные леди не могут жить под одной крышей с мужчиной, за которого собираются замуж, нет-нет. Малику приходится искать себе комнату в одной из таверн, где каждый готов плюнуть ему в спину. Впрочем, слухи по Тортуге разлетаются быстрее ветра; Саймон Коуэлл способствует частичному восстановлению репутации Зейна, и на одном из постоялых дворов для него всё-таки находится комната. По завышенной цене, однако Малик не жалуется — просто отдает часть золотых монет, которые удалось забрать у солдат, и получает какой-никакой, но кров, и даже еду. Совсем не плохо.
Эйвери не считает, что он заслуживает этого, но молчит.
Гарри, Найл и Луи по очереди отмываются и бреются; Прис даже устает греть и таскать им воду для ванной. Шерил обустраивает им спальни — она едва ли не больше Эйвери рада, что команда «Леди Энн» снова вместе. Разумеется, чуть позже они, теперь богатые, как Крезы, найдут собственное жилье. Быть может, даже выкупят. Но пока что все четверо — гости в пансионе, и возражать Шерил — гиблое дело.
Пока Стайлс избавляется от многодневной бороды и слоя грязи, Паула не выпускает Эйвери: рассказывает о бабушке и о желании миссис Клементс выдать её за Анвара, о семье Мендесов и о Порт-Ройале, и морщит нос.
— Там отвратительно! Джелена — единственный милый человек во всей семье. Анвар и Белла ходят, задрав носы, а их родители им во всем потакают. Я так рада, что вернулась домой, — Паула сидит на кровати, уже переодетая в ночную сорочку, и волосы тёмной волной лежат на её плечах. Затем она порывисто обнимает Эйвери. — Здесь намного лучше, — счастливо шепчет она.
С этим не хочется даже спорить.
Эйвери оставляет её, полусонную, прикрывает дверь и выходит в коридор. Уже поздно, а на островах темнеет ещё раньше, чем в Англии, и весь дом погружен если не в сон, то в полудрему. На миг она замирает, вслушиваясь в тишину — из какой-то спальни слышится храп, и, быть может, это даже Найл. А потом толкает дверь в спальню, которую Шерил выделила для неё и Стайлса, и Гарри, пахнущий мылом и свежестью, втаскивает её внутрь, прижимает к себе. И всё, что Эйвери хотела ему сказать ещё раз, и о чем спросить, ухает в водоворот оглушающего желания.