— И долгое отсутствие женщины, — Ирэн сладко тянется, не заботясь о собственной наготе. — Давай колись, пиратский принц, что за девчонка тебе не дает?
Проницательности Рыжей можно только завидовать. Гарри давится воздухом: как она догадалась, что видел-то он перед собой другую женщину, и как ни пытался отогнать образ Эйвери, ему не удалось это? Девчонка насмехалась над ним, маячила перед глазами, и трахал он, по сути, совсем не Ирэн, которую перед собой-то и не видел.
Засада.
Он не может думать о ней, мечтать о ней, хотеть её, в самом деле! Она — пленница, его пленница, его гарантия получения хорошенькой суммы денег от губернатора Ямайки и щелчок по носу Анвару Мендесу, но почему Гарри Стайлсу так хочется видеть её в своей постели?
— С чего ты взяла, что кто-то может мне не дать? — Гарри изображает праведное возмущение. Ирэн хрипло смеется.
— Я повидала на своем веку много мужчин, капитан, — она щелкает его по носу. — И безнадежно влюбленного мужика отличу от свободного, не сомневайся. На кого-то не подействовала твоя привлекательность?
Подействовала, и Гарри в этом уверен. Под внешней маской холодной английской леди прятался огонь, какой иногда в простолюдинках не сыщешь. Гарри вспомнил, как маленькая ладонь скользнула по его животу вниз, и зажмурился, отгоняя мысли, что могло бы быть дальше. Он понимал, что девчонка-аристократка, наверняка воспитываемая мамашей в духе пуританства, вряд ли умеет что-то особенное, но, тысяча морских дьяволов, у неё были задатки!
— Эта девчонка совсем дура? — сочувствующе интересуется Ирэн, с интересом наблюдавшая за его лицом. — Или что с ней не так?
— С ней не так воспитание, — фыркает Гарри. — Не важно, Рыжая. Я не влюблен.
Ирэн смотрит на него так, будто знает что-то, чего он не знает, и Гарри хочется расспросить, что она видит, но он молчит. Иногда незнание — лучше знания. Он одевается, оставляет ей денег, условленную сумму, и убирается прочь из борделя Синеглазой. За ребрами у него тонко ноет и свербит, и даже знакомые до боли виды Богом и чертом забытой Тортуги не успокаивают этот зуд. Возвращаясь на «Леди Энн», Гарри дает нехилого кругаля, проходя мимо пансиона Шерил. Окна в доме темны, в саду в ветвях деревьев шумит ветер. Гарри отчаянно хочется забраться на третий этаж и выловить чертову англичанку, посмотреть ей в глаза и спросить, что она сделала с ним и где взять противоядие, да она не поймет, наверное…
Гарри трясет головой, вспоминает последние несколько дней. Шерил как-то удалось уговорить юных леди спускаться на ужин, и последние пять вечеров он провел, поедая стряпню Прис (кстати, изрядно вкусную) и препираясь с Эйвери, которая осмелела под защитой Шерил настолько, что не упускала случая сказать ему какую-нибудь гадость. А в следующую секунду снова превращалась в чертову холодную статую, не реагирующую на его ответные колкости.
Он так и не успел понять, когда пререкания с ней стали тем, чего он ждал целый день. Когда наблюдения за ней стали необходимы. Он запомнил, как прищуриваются её серо-зеленые глаза, в моменты гнева теряющие зелень и превращающиеся в грозовое небо, и как двигаются её губы, и да, уже вечер на третий он поймал себя на желании заткнуть ей рот не ладонью, а поцелуем. В моменты, когда Эйвери его не раздражала, она была ему интересна: она не боялась его, не млела от восторга от каждого его слова, а научилась отвечать, и язык у неё оказался довольно острым и даже злым. И, святый Боже и клятые морские черти, он же хочет её, но в какой момент это пришло, Гарри и сам не знал.
На «Леди Энн» уже погашены огни. Гарри возвращается в свою каюту и, не раздеваясь, падает на койку. Дел у него море — до отплытия остается два дня, нужно проверить оснащение корабля и поговорить с матросами, которых подобрал Луи, определить маршрут до Наветренных островов и решить, как они будут передавать пленниц и получать деньги. Но мысль, что Эйвери придется вручить прямо в руки Анвару Мендесу, бесит. Эта сволочь не заслуживает её, даже если Эйвери Клементс — просто английская девчонка, осмелевшая в плену настолько, что пытается ему противоречить. Именно поэтому, собственно, Анвар её не заслуживает.
Анвар сломает её, уничтожит, погасит в ней этот огонь, скрывающийся под холодной аристократической маской. Гарри знает, что не должен об этом думать, какое ему дело, но всё равно думает, и это его раздражает. Он не может просто отвлечься на другие мысли.
Не получается.
Гарри плюнул бы на двадцать тысяч золотом и забрал Эйвери с собой, но маленькая упрямая мисс наверняка скорее бросится в воду, не так ли? Впрочем, он вспоминает, как она отвечала на его поцелуи, как зарывалась пальцами в его волосы и несмело ласкала его сквозь одежду, и думает — вероятно, не бросится?
Что бы между ними ни было, это было взаимно. И что бы это ни было, они должны избавиться от этого.
Гарри стонет, с силой проводит ладонью по лицу. Он должен хотя бы попытаться быть к ней равнодушным, как в самом начале этого плавания. Он должен попытаться относиться к ней как к грузу, но не выходит, что-то не сходится. Помогите ему, морские боги, им предстоит больше двух недель провести вместе на «Леди Энн» и на Наветренных островах — Гарри и Луи уже подсчитали, что приплывут намного раньше британцев. Помогите ему сделать то, что он должен.
Анвар Мендес вряд ли приплывет за своей невестой сам — он слишком для того труслив. Но если приплывет, видит Бог, он хочет всадить ему шпагу в грудь, наблюдая, как аристократическая сволота подыхает у моря. Глядя, как песок Наветренных островов пропитывается его кровью. Гарри ненавидит Анвара всем сердцем, потому что уверен: Анвар убил Джемму, потому что она знала какую-то тайну. Пираты умеют мстить, а иногда — умеют и ждать. Гарри чувствует, что дождался своего шанса на месть, и не намерен его упускать. Поэтому он должен относиться к Эйвери как к орудию мщения, да только орудие мщения красиво и желанно, и восхитительно упрямо, а ещё целуется несколько неумело, но страстно, и Гарри невольно кладет руку на грудь, пытаясь усмирить свербение за ребрами. Представлять, что она достанется Анвару — до блевоты тошно. Анвар не заслуживает её. Он заслуживает смерти, потому что пираты всё еще уважают принцип «око за око».
Семья губернатора наверняка пришлет английских военных, и у Гарри с Луи был готов план отступления на случай, если принимать бой будет выглядеть как самоубийство или добровольная сдача в руки местного «правосудия». Гарри отлично помнит местную тюрьму Порт-Ройала — прогнившую, мерзлую, воняющую дерьмом и немытыми телами осужденных на казнь. И крысы, сраные крысы, готовые сожрать тебя, если ты заснешь. Спасибо, нет, он воздержится от такого гостеприимства губернатора Мендеса.
А ещё Гарри уверен, что губернатор пришлет Зейна, и от этого ему ещё больнее, потому что раны от предательства друзей не заживают никогда. Малик был одним из самых ему близких людей, и всегда их было пятеро — Гарри, Луи, Зейн, Лиам и Найл. Пятеро друзей с самого отрочества, пятеро мальчишек с разными судьбами, пересекшиеся на корабле Десмонда Стайлса, и, наверное, за это отцу стоит сказать «спасибо». Луи искал способ заработать, чтобы помочь сестрам после смерти отца и матери. Гарри всегда знал, что семья его была из французских аристократов, обедневших, но до самого конца не сдававшихся в попытках выдрать у судьбы своё. Найл потерял родителей, когда Десмонд напал на их корабль, следующий из Ирландии в Панаму, в поисках лучшей жизни на берегах Новой Испании. Лиам просто вырос на Тортуге, и всё ему там было знакомо. А Зейн скрывал свою историю. Его никто не спрашивал, уважая его право забыть всё, что было до «Леди Энн», и теперь Гарри думает — зря. Быть может, он бы понял тогда, что Зейну доверять не стоит, но…
Предательство всё ещё болело внутри. Гарри хотел бы взглянуть Зейну в глаза, но знает, что встреча эта для одного из них станет последней. И видит Бог, он не хочет этого. Лучше бы губернатор Малика пощадил. Гарри не терпит предательства, и остальные тоже, но ненависть к Зейну вызвать в себе он тоже не может. Слишком много было пережито и пройдено вместе.