— Опять ты? Давно ли ты, Чард, переводишь ром на такую мелочь?
— На ослов вроде тебя переводит же, Чез.
И Луи даже, к чёрту, не удивлён. Парень, которого Барт зовёт Чезом, краснеет, пока его товарищи хохочут. Чард безучастно протирает бутылки.
— А если зашибу?
— Смотри не промахнись, с пьяных глаз-то. Вчера обещал-обещал, а я всё тут.
Луи примерно представляет себе, что Барт может уворачиваться вечность и столько же подначивать соперника, и думает, что спектакль надо заканчивать. Потому что скоро «Леди Энн» уходить, и разборок с кем бы то ни было им не нужно. Боцман выходит вперёд, кладёт Барту ладонь на плечо и наблюдает, как Чез затухает под его прямым насмешливым взглядом.
— Барт ростом не вышел, зато концентрация яда в организме у него весьма и весьма, — предостерегает Луи. — Ты с ним поосторожнее.
Луи не стал добавлять, что Барта лучше не трогать ещё и потому, что за него может вступиться добрая половина команды. Один Эрколе чего стоит. Ну и сам боцман, чего уж там, как ни прискорбно сознавать, слишком дорожит этой мелочью языкастой.
За Чезом, так же, как Луи за Бартом, поднимается фигура старого знакомца Мануила. И Мануил, в отличие от Луи, отвешивает своему подчинённому тычок.
— Ну-ка, отстань от мальчишки, пока его боцман тебя не нашинковал, — Мануил подходит ближе, радостно приветствуя Луи. — Твой шельмец ему вчера что-то наговорил. Никто ничего не понял, но все решили, что оскорбления.
— Можно ставить на то, что это они и были.
«Шельмец» невинно хлопает глазами на прощание и ускользает к тому столику, где его ждут. Мануил, потомственный пират и большой любитель щегольски приодеться из гардеробов ограбленных испанцев, тащит Луи к столу.
— Без твоих сестёр Тортуга потеряла былую привлекательность, а? — усмехается Мануил.
Да, потому что теперь Луи никто тут не ждёт. Ждут его деньги и некоторое количество его славы, но не его самого. И это не слишком печально, чтобы об этом думать.
— Видно, недостаточно, чтобы ты отсюда убрался, а? — в тон ему спрашивает Луи.
Он усаживается за стол, закидывая ноги на столешницу, и рассматривает собеседника. Мануил сын греческого пиратского капитана, и для него-то Тортуга да палуба — весь мир. На его пышный испанский наряд тут же обращают внимание местные девки, и одна уже усаживается на колени, но Мануил решительно её сгоняет.
— Уйди, уйди, менада, не видишь, мужчины говорят? Уйди.
— Через пару часов он будет благосклоннее, — подсказывает Луи.
— А вы? — улыбается девица.
Луи улыбается в ответ, окидывая её фигурку взглядом.
— А я буду за вас очень рад.
Мануил хохочет и, уже не обращая на шлюху внимания, подаётся вперёд, опираясь локтями о столешницу.
— Вчера вернулись из Портобело, так что я богат как Крез. Думал, вместе покутим, а вы уже снимаетесь. К чему такая спешка?
— Новое дельце, — пожимает плечами Луи. — Быстро обстряпаем и вернёмся ещё до штормов.
— Ну, чёрт с вами, — отмахивается Мануил. — Сегодня явился ко мне этот французский бретёр, Вилагрэ, распинался о каком-то кладе в Панаме, звал пойти.
Луи невнимательно слушает, пока Мануил занимается любимым делом — чешет языком. Про Вилагрэ и мифический клад слышала вся Тортуга. Судя по всему, никто из слышавших не поверил.
— Если придёт, гоните взашей. Не уйдёт, проткни шпагой, — заключает Мануил.
Луи смеётся. Их странная дружба началась с того, что Луи, собственно, проткнул шпагой самого Мануила, а тот теперь поминает Луи и его шпагу при любом случае. Не просто так проткнул, за дело — греческий сластолюбец осаждал Лотти, и та была до крайности недовольна. Сперва она сама окатила поклонника водой и спустила с лестницы, но этим, кажется, только распалила воображение сумасшедшего грека, так что пришлось звать на помощь брата.
Мануил рассказывает про Портобело и груз, про новые планы, выспрашивает новости у Луи. Пока грек распинается, Луи обводит взглядом помещение, натыкается — конечно, кто бы думал, — на Барта, который, зараза, улыбается и отворачивается. А Луи почему-то не отворачивается, рассматривает парня, и в голове что-то тупо бьётся, потому что что-то Луи упускает. Барт тонкий и почти узкий, мелкий и тощий, и Луи вспоминает, как только что под рукой, опущенной на плечо Барта, чувствовал одни кости. И по всем правилам Барт бы должен быть болезненным и хрупким, а он двигается легко и свободно, как будто так и надо. И слабым или нескладным Барт тоже не выглядит, скорее наоборот. Что-то Луи упускает, но думать об этом не хочется, он и так слишком много думает о парнишке, который повсюду, и это… Смущает. Потому что ему нравится, когда Барт постоянно рядом.
Луи отвлекается.
— Сыграем?
— Стану я с тобой играть, — бурчит Мануил и тут же подзывает подавальщика. — Принеси-ка нам кости. И в горле промочить. Мы должны напиться и отметить встречу.
В отличие от отца Луи в азартных, да и в любых играх, везёт. В отличие от отца Луи относится к этому совершенно без интереса и играет лишь в своё удовольствие, ради игры, не поклоняется и не проклинает богиню удачи и не возлагает никаких надежд на её прихотливые милости. А вот Мануил играть любит и больше всего именно с Луи. То ли грек испытывает удовольствие, проигрывая ему, то ли надеется однажды выиграть, отыгравшись разом за всё, но играть он соглашается снова и снова, спускает всё, что у него при себе есть, и на следующий день опять предлагает сыграть. И Луи думает, секрет не в его невероятной удачливости, а, скорее, в невероятной неудачливости Мануила.
В этот раз всё прежнее: они пьют, смеются, и Мануил проигрывается в пух и прах, но не оставляет надежды на невероятное. Машет подавальщику.
— Принеси карты, дружок, — и серьёзно говорит Луи, — карты не то, что кости.
И Луи согласен. В картах меньше везения, нужно думать головой, но Мануила это никогда не спасало. Грек крутит головой в поисках компании. Луи, к чёрту, даже не удивлён, когда Мануил цепляет Мидлтона и подзывает.
— Парень, скажи, что ты умеешь играть, а? Давай составим партию.
Барт вопросительно смотрит на Луи, и тот пожимает плечами. Барт падает на стул и наблюдает, как Мануил тасует карты, полученные от подавальщика.
— Сейчас он научит тебя быть настоящим пиратом, — хмыкает Луи.
Учить Барта быть пиратом если и нужно, то только не в картах. Мидлтон не плошает и, болтая с Мануилом обо всём подряд, о чём только вспоминает грек, обыгрывает его, когда они остаются один на один.
— Твой боцман дурно на тебя влияет, — вздыхает Мануил, отодвигая меньший выигрыш к Барту. Луи своё забрал сам.
— Ну что ты, я считаю, его влияние исключительно положительно, — важно парирует Барт.
— Маленький подхалим.
— Согласен только с первым словом.
Луи смеётся над ними и тасует карты.
— Без штанов оставлю, — с усмешкой предупреждает Луи, сдавая.
Барт давится смехом. Мануил широко мотает головой.
— Побойся Бога, штаны не отдам, забирай деньги. Что сказали бы твои благородные предки?
— Шумно выразили бы одобрение?
О своих благородных предках Луи знает только то, что они у него были. Когда ты сын младшего сына, аристократические замашки уходят на второй и третий план. Обедневшие, но не опустившиеся осколки аристократии Томлинсоны оказались в Новом Свете в поисках лучшей доли — имя им ничего дать не могло, поэтому им пришлось взяться за работу, а потом последний осколок, сам Луи, и вовсе оказался на пиратском корабле. Что сказали бы предки? Луи точно знает, что не стал бы их слушать.
— Штаны это слишком сурово, — говорит Барт. — Предлагаю так, проигравший рассказывает историю.
— Самую глупую историю из жизни, — подхватывает Мануил. — У меня их, слава Богу, полно.
Правда, первым проигрывает Барт, и Мануил от этого в восторге. Шумно требует историю. Барт задумывается, потирает лоб под платком. Луи и Мануил бодро пьют, объявляя тост за глупые рассказы.