— Самое глупое, что я делал? Ладно, — Барт облизывает губы, потом, наконец, выбирает историю. — Мне было семь, я был у отца на корабле. Он был шкипер на торговце, — поясняет для Мануила. — Мы стояли на рейде, а отец уплыл по делам в город. Было жарко и скучно, так что матросы плавали вокруг корабля, и приумали развлечение — прыгать с носа корабля. Нос высокий и длинный, нужно было дойти до самого конца, а это футов шесть, и прыгнуть с высоты, не знаю, ещё футов восьми, — Барт чуть помедлил, давая, видимо, возможность представить высоту. — Напоминаю, мне было семь, и я был ещё меньше, чем теперь. Но я, конечно, не побоялся, а матросы меня подначивали и что-то мне за это обещали, уже и не вспомню. И я прыгнул, — Барт хмыкает и закусывает губу на пару мгновений. — Но я же не знал, что когда прыгаешь в воду, нужно уметь плавать.
Луи и Мануил хохочут, пока Барт краснеет, как невинная девица, и смущённо потирает шею.
— В тот момент мне было ужасно не смешно, потому что никто не знал, что я не знал про умение плавать, так что мне пришлось спешно выучиться. Спасать-то меня начали только через пару минут.
— Ну ты… — Мануил машет рукой, хлопает Барта по спине, так, что тот едва в стол не влетает. — Зато смелый.
— Мне было семь!
— Слабое оправдание, — смеётся Луи.
— Ну, какое есть.
В следующие пару часов роль рассказчика всё же переходит к Мануилу. Тот пьёт, проигрывает и повествует о своих неудачах. Хохочет над ними до слёз, постоянно хватается за Барта, пока смеётся, и один раз они чуть не сваливаются под стол от избытка греческих чувств.
— Не сломай мне Барта, — требует Луи, достаточно пьяный, чтобы почувствовать ревность, — он мне ещё нужен.
— Я крепче, чем кажусь, — бодро заявляет Барт.
— Ну как же, — фыркает Луи.
Мануил перехватывает тонкое запястье Мидлтона и с непередаваемым выражением лица рассматривает, потом обхватывает двумя пальцами и весело трясёт. Запястье крохотное в руке Мануила, в кольце из двух пальцев болтается, как канат в широком клюзе. И это довольно забавно.
— Слушай, если он тебя не кормит, пойдём к нам, а? Ты смешной, я тебя даже работать заставлять не буду.
Барт алеет ушами.
— Не так тебя и сложно рассмешить.
— Я его первый увидел, — возмущается Луи, — лапы прочь. Барт, не смей его слушать.
— Когда загоняет тебя, приходи.
Мануил делает вид, что понизил голос, но громовой шёпот слышен и за соседними столами. Луи закатывает глаза и сдаёт карты. К ночи Мануила, наконец, утаскивает его команда — тот упился вдрызг и, кажется, уже считает Барта своим матросом, потому что делает попытку цапнуть его с собой. Парень ловко уклоняется.
— Не смей к нему уходить, — строго говорит Луи.
Барт смотрит, как на идиота, но потом цветёт в улыбке. И смеётся, зараза. Как будто знает, что Луи без него тошно, а с ним привычно и… Тепло? Бред, но пускай будет тепло. Ему же не вслух говорить.
— Ладно, — царственно роняет Барт. — Слушаю и повинуюсь.
— Умница.
Луи допивает свой ром и бодро поднимается. Пытается, потому что, похоже, очень хорошо отметил встречу с товарищем. Свалился бы, если бы не Барт, цапнувший его за грудки.
— Какого дьявола, сэр!
— Я Луи.
Барт прямо перед ним, смотрит в глаза и, кажется, считает идиотом. Луи делает попытку встать прямее. Чёртов Мануил. Это всё он. Луи даже не сомневается.
— Какого дьявола, Луи, — поправляется Барт.
Барт — милое, прекрасное создание! — тяжело вздыхает и подпирает Луи сбоку, обхватывая за талию, и тащит на улицу.
— Какой ты удобный, — хмыкает Луи, — как раз подмышкой.
— О да, ты от меня без ума, а я польщён, да-да, — бормочет Барт. — Смотри не споткнись, тут ступенька.
На улице, наконец, чуть прохладнее, чем в помещении, и Луи вздыхает свободнее. У Барта костлявое плечо, но хорошо, что Барт вообще есть. Луи устраивается удобнее, закидывает на Барта руку.
— Просто бесценное ты приобретение.
— Не сомневаюсь, ты меня сейчас очень любишь. Вот что бы ты меня делал?
— Пил бы?
— Это да, это ты можешь.
Луи вообще много чего может. Он, например, проявляет внимание и поправляет платок Барта. Сдвигает на лоб до бровей и очень радуется возмущённому писку.
— Срежем путь, — объявляет Луи, тычет пальцем в сторону и тащит за собой Барта. — Тут такой проулок удобный.
Барт возмущённо смотрит из-под руки, одновременно поправляя беспорядок на голове.
— Эй, да ты вполне сам можешь идти.
Луи глупо улыбается и не понимает, почему его это всё так забавляет. Видимо, сегодня он идиот. Барт же никому не скажет, он же милый и, предположительно, тёплый.
— Могу. Но не хочу.
Они входят в узкий проулок между домов, петляют под руководством Луи, и вскоре впереди блестит под светом месяца вода.
— Эксплуататор. Это твои аристократически предки одобрили бы, да?
— А дьявол их знает. Я что, на аристократа похож?
Барт приостанавливается, в попытке отдышаться. Оценивающе смотрит. Луи даже любезно наклоняется, чтобы лучше было видно аристократическую физиономию пиратского боцмана.
— Вообще-то да, — Барт тут же ехидно улыбается. — В целом, а не прямо сейчас.
Луи не знает, это хорошо или плохо, но не спрашивает. Рассматривает Барта, надеясь, что сейчас-то ничего не упускает. Но в этом тоже не уверен.
— Ты тоже не сильно похож на пирата. Такой хорошо воспитанный мальчишка из хорошей семьи.
Барт хмыкает, снова подпирает Луи и шагает вперёд.
— Ну, так никто не рождается пиратом. Кроме Мануила, но он вообще… Мануил.
Луи думает, что у Гарри тоже вроде как пиратство в крови. А Лиам вырос на Тортуге, особенно не выбирал свою судьбу. Ну, Найл никогда не изображал из себя разбойника, тут всё понятно. А Луи — аристократ только по имени, и если бы не стал пиратом, стал бы… Кем? Он не знает.
Пока добираются до набережной, мозги немного прочищаются, и Луи почти не опирается на Барта, хотя и не отпускает. Просто на всякий случай. У кромки берега их ждёт лодка с Леди Энн.
— Вы последние, — говорит один из парней на вёслах.
В лодку Луи забирается уже вполне самостоятельно. Даже жалко, что действие рома кончается слишком быстро, и уже сейчас Луи представляет завтрашнюю головную боль. Барт садится рядом, и Луи командует гребцам:
— Давайте домой, ребята.
========== Снова в путь. Эйвери ==========
Комментарий к Снова в путь. Эйвери
Aesthetics:
https://pp.userapi.com/c831308/v831308448/18eaf4/As249xVvg7A.jpg
https://pp.userapi.com/c834304/v834304164/119e9e/njNrRJKVkGw.jpg
Эйвери пытается забыть случившееся изо всех сил, но капитан Стайлс не позволяет ей сделать это. На следующий день он появляется в пансионе Шерил, как ни в чем ни бывало, вместе со своими друзьями, и Эйвери впервые отказывается спуститься к ужину за это время. Паула не понимает, что случилось, но удовлетворяется отговоркой про отсутствие голода. Шерил так не проведешь, но она вздыхает и сообщает, что Прис оставит кусок пирога, на случай, если Эйвери проголодается.
Впервые в жизни Эйвери по-настоящему плевать, кто и что о ней подумает. Плевать, если капитан Стайлс воспримет её отсутствие на свой счет и засчитает себе очко. Пусть думает, что пожелает, она, черт побери, не просила её целовать! Она чувствует, что между ними происходит… что-то, и ей это не нравится. Она хочет избежать этого.
Желудок, привыкший к регулярным и даже вкусным ужинам, протестующе бурчит. Эйвери кладет голову на руки, упирается лбом, не заботясь о прическе или о том, как она выглядит. Если бы молитвы избавляли от воспоминаний, она прочла бы «Отче наш» и «Аве Марию» сотни раз, но это не помогает. Кажется, Бог отвернулся от неё.
«Леди Энн» отплывает уже на следующее утро, и всю ночь Эйвери ворочается, сбивая простыни, вглядывается в темноту душной ночи пиратского острова. Паула мирно сопит — ещё бы, она не испытывает угрызений совести и явно не думает, что поступила неприлично! Эйвери пытается понять своё отношение к происходящему, но не может: оно двойственно, оно разрывает её на части. Мать всегда учила её, что женщина должна быть целомудренной, вежливой. Должна вести себя безупречно, в каком бы обществе не находилась, но мать вряд ли полагала, что её младшую дочь забросит к пиратам, для которых верх манер — это не есть руками. Впрочем, капитан Стайлс вполне себе воспитан, и Эйвери вновь задается вопросом, кто привил ему эти манеры? Заметно, что его умение вести себя в присутствии женщин — умение, приобретенное относительно недавно. А сквозь тонкий налёт манер просвечивают иные его качества, врожденные — упрямый до крайности характер, дикость и смелость до безрассудства.