Гарри кажется, что он кое-что понимает об Эйвери, и за грудиной у него свербит с тоски. Ему вновь хочется плюнуть на всё и забрать её с собой, пообещать, что она никогда больше не будет вещью, она слишком смелая для этого, слишком своевольная и в чем-то безрассудная. И эта жизнь жены племянника губернатора — не для неё. Гарри вообще не знает, что с ним происходит и что с этим делать, и как избавиться от навязчивых мыслей. Он понимает, что должен своей команде, должен просто получить выкуп и вернуться на Тортугу до начала сезона штормов, но…
Чтобы отвлечься, Гарри достает карту, вновь всматривается в знакомые очертания островов, вчитывается в непонятные ему заметки — можно разобрать только отдельные слова. Смотрит на восьмиконечную звезду, снова вспоминает Эйвери, вспоминает медальон, притаившийся у неё на шее, и у него снова что-то мучительно скребется на сердце.
В дверь стучат.
— Капитан? — мисс Эйвери входит в его каюту и с некоторым удивлением останавливается на пороге. — Я могу войти?
Гарри вздрагивает: она впервые зашла в его каюту, и это должно что-то значить, или ему кажется? Может быть, это «белый флаг»? Ему хочется думать, что это так. Эйвери нервно кусает нижнюю губу: кажется, она пришла к каким-то своим выводам и теперь старательно пытается облечь их в слова.
— Разумеется, — Гарри кивает. — Входите.
Тихий звук закрывающейся двери отрезает их от команды «Леди Энн», и Гарри впервые в жизни чувствует себя неловко. Он думает: с этой девчонкой слишком многое для него впервые, плохо это или хорошо, и что с этим делать?
Эйвери приближается к его столу, останавливается, охватывает взглядом бумаги, лежащие перед Гарри. Он тянется перевернуть карту изображениями вниз, но останавливается: английская аристократка всё равно не сможет ничего понять в картах, какого, собственно, черта?
Гарри приподнимает брови.
— Что-то случилось?
Эйвери смотрит на него изучающее, разглядывает его лицо так внимательно, будто пытается запомнить или что-то на нем прочесть, и Гарри давит в себе порыв как-то ехидно пошутить. Хватит, они должны преодолеть этот рубеж. И ему кажется, что англичанка думает о том же.
— Почему вы так добры ко мне и к Пауле? — вопрос летит ему прямо в лоб, и Гарри кажется, что ему хорошенько врезали прямо по носу. Он трясет головой.
— Простите, что?
— Мы ведь предмет выкупа, груз, вещь, — Эйвери сглатывает, и заметно, что ей неприятно и больно говорить об этом, но она, похоже, много думала и теперь жаждет что-то понять для себя. — Почему вы просто не бросили нас в трюм?
Эйвери ставит его в тупик окончательно. Гарри растерянно трет переносицу.
— А вы этого ожидали? — спрашивает он. — Мисс… — он поднимается, обходит свой видавший виды стол и, подойдя к Эйвери, присаживается на край столешницы прямо напротив неё. — Я — пират, порой — убийца, но не мучитель. И я не умею обращаться с людьми, как с вещами или грязью, если они того не заслуживают. Возможно, это делает меня… — слово «слабый» не соскальзывает с его губ, потому что Гарри не чувствует себя слабым. Но он хочет до конца быть откровенным с англичанкой, потому что она заслужила хотя бы раз в жизни не чувствовать себя вещью, товаром, грузом, называйте, как угодно. — …Другим, — тихо заканчивает он. — Возможно, нет. Я об этом не думаю.
Кажется, он подошел к ней слишком близко. Эйвери отступает назад на шаг, освобождая личное пространство; она как зверек, не доверяющий людям или одному конкретному человеку. Гарри смущенно потирает шею ладонью.
Они впервые разговаривают так, будто и не было всех этих перепалок и попыток нащупать друг у друга больное место и посильнее на него надавить. Эйвери о его словах раздумывает, кусая губы, и Гарри хочется сказать ей, что она может не бояться, он не собирается обижать её, оттачивать на ней остроумие или издеваться. Гарри хочется поцеловать её, но он понимает: не время и не место. И снова он не может сделать то, что ему хочется, и эта мысль царапает ему сознание.
— Но как, по-вашему, я должна ощущать себя, если за меня и Паулу вы требуете у губернатора двадцать тысяч золотом? — спрашивает Эйвери, и Гарри видит, что этот вопрос мучил её долгое время. — Вы сами предложили нам выбор, когда захватили «Северную звезду». То, что вы говорите, и то, что вы делаете — несовместимо.
Он открывает рот, чтобы сказать, что выкуп за богатых дам — это обычная у пиратов практика, что каждый зарабатывает, как может, и тратит заработанное, на что пожелает, но понимает, что за словами английской аристократки скрывается больший смысл, чем ему поначалу кажется. Пираты считают себя свободными от условностей, но в ситуации, в которой он оказался, обнаружив на захваченном корабле четырех знатных женщин, путей решения было всего два. Они могли отправиться к команде, а потом — за борт, и за них можно было попробовать выручить денег. Поступи он как-то иначе — его бы не поняли.
Понимание, что он так же живет по условностям, от которых всю жизнь бежал, шарахает Гарри по голове, и он растерянно моргает. Эйвери касается ладонью медальона, притаившегося чуть ниже ключиц, теребит пальцами цепочку.
Гарри качает головой, сдаваясь. Она обыграла его, поставила в тупик второй раз за этот разговор, и попытки найти ответ — это попытки проплыть между Сциллой и Харибдой. Умная женщина — это беда для мужчины, особенно если эта женщина осознает свой ум. Он задумчиво хмурится.
— Я чувствую себя вещью дважды, — продолжает Эйвери, и Гарри кажется, что ещё никогда и ни с кем она не была так откровенна. Его это не радует, по многим причинам, потому что неясная неприязнь к людям, которые решали её судьбу, и к самому себе в том числе, ворочается за ребрами. Ему не нравится так чувствовать себя, это неправильно и странно, и такого никогда не было, и не должно было быть. — Сначала мать устраивает мой брак за человеком, которого я никогда не видела и не знала, а потом меня похищают местные пираты. Приданое за невесту, двадцать тысяч золотом за мою жизнь, — её голос вдруг срывается, и Гарри неосознанно подается вперед. Маленькая ладонь упирается ему в грудь. — Я в порядке, капитан, — Эйвери поднимает на него взгляд. — Я просто пытаюсь быть с вами честной.
Маленькая английская мисс очень хреново врет. Так же хреново, как тогда, после того, как он поцеловал её. Гарри уверен, что она далеко не в порядке, и не в порядке всё время, что находится на его корабле, но отпустить и её, и Паулу просто так он не может, а даже если и может, это ничего не исправит. Он смотрит на её хрупкую фигуру, которая должна достаться Анвару Мендесу, и отчаянно этого не хочет. Не хочет, чтобы она оказалась в золотой клетке губернаторского дома. Анвар сломает её, в землю втопчет, уничтожит, как уничтожил Джемму. Гарри знает, что не может позволить этого, но ещё не знает, как.
Эйвери, кажется, много думала над этим разговором, но всё ещё не может понять, как относиться к ситуации, которая становится всё более неоднозначной. Гарри тоже не понимает, как относиться к этому всему, и ему, определенно, нужен был бы совет Луи, и он бы даже попросил его, если бы не ощущал себя таким идиотом. И сейчас, и вообще.
— Честность за честность, мисс, — он всё же шагает к ней, смотрит сверху вниз, на её светлые, растерянные глаза, на розовые искусанные губы. В горле встает горький и тяжелый комок. Дьяволы морские, что с ним вообще происходит?! — Прямо сейчас мне кажется, что мы с вами оба не сильно-то были свободны в собственном выборе. Но мой выбор хотя бы смог сохранить вам жизнь.
— Кто бы ещё спросил, хочу ли я жить… — бормочет она тихо, но Гарри слышит её.
Ему хочется встряхнуть её со всей силы, крикнуть, что жизнь, пусть и трудна, но вовсе не так уж и плоха, что Джемма была бы счастлива жить, даже если это значило бы, что замуж она выйдет по выбору семьи. Гарри знает, что Эйвери не поймет его, она жила совсем иначе.
Он отвечает:
— Иногда выбор, сделанный по принуждению, дает некоторые пространства для маневра.