— Насладились зрелищем, мисс? — негромкий, хриплый смех капитана заставляет её вздрогнуть. — Вы дышите, как будто по этим джунглям совершили скоростной забег. Выходите, не бойтесь, я не кусаюсь.
Эйвери понимает, что краснеет, будто помидор. Капитан Стайлс её заметил, и теперь ей не избежать ехидных насмешек. Она делает глубокий вдох и все-таки отвечает, а что поделать, если он обнаружил её?
— Не раньше, чем вы оденетесь!
Гарри снова смеется.
— Вы уверены, что хотите, чтобы я оделся?
Да, уверена. Нет, не уверена. Эйвери хочется провалиться сквозь землю вот прямо здесь и сейчас, можно прямо в Ад, компания Дьявола будет предпочтительнее, чем насмешничающий Стайлс. Хотя даже насмешничающий Стайлс лучше, чем её непонятные желания и глупые мысли.
— Уверена! — заявляет Эйвери, снова слышит плеск воды: капитан выбирается на берег. Шуршит одеждой.
— Можете выходить, Мисс Стеснительность, — зовет он.
Когда Эйвери снова высовывается из своего укрытия, капитан сидит на берегу, запрокинув голову к солнцу. Глаза у него закрыты, рубашка валяется на земле. Спасибо, что хоть штаны надел. Эйвери выдыхает, садится рядом. Тело отзывается на его близость очередной волной жара, прошивающего насквозь, и она, чтобы отвлечься, принимается изучать рисунки на капитане, пытаясь обращать внимания только на них.
Его татуировки — странные. Чернильные контуры на загорелой коже. Корабль на плече, например, и Эйвери не сомневается, что это — изображение «Леди Энн», что всегда будет царить в его сердце. Она думает: кто была эта Энн? Возлюбленная, невеста? Сестра?
— Мать, — отзывается Гарри, и Эйвери понимает, что думала вслух, снова краснеет. — Мою мать звали Энн, хотя, уж конечно, она не была леди. Но была лучше, чем некоторые благородные дамы. Намек на свою мать Эйвери ловит на лету, и ей бы возмутиться, но она вдруг усмехается.
— Нетрудно быть лучше моей матери, поверьте мне, капитан.
Библейские заповеди говорят ей: чти родителей своих, но это все слова. Эйвери знает, что в жизни всё не так просто, как на убористых печатных строках Священного Писания. Ей не хочется лгать капитану Стайлсу и защищать женщину, к которой она не испытывает сильной дочерней любви, и она не лжет.
— Охотно верю, мисс, — он ухмыляется. — В честь неё корабль бы назвали «Старая гарпия»!
Он смеется, и Эйвери неожиданно для себя присоединяется. Чувство уюта, которое она испытывает рядом с Гарри сейчас, — это что-то новое для неё, и, наверное, опасное, но в этом райском месте, где природа сама дарит умиротворение, ей не хочется ссориться, язвить или бежать прочь. Эйвери кажется, что в её будущем такому спокойствию места не будет. И она опять думает, что не хочет плыть на Ямайку, дотрагивается до медальона с обрывком карты внутри. Поворачивает голову и натыкается на взгляд Гарри. Он смотрит на её губы, на линию подбородка, и глаза его темнеют.
— Вы, кажется, хотели искупаться, мисс, — хрипло произносит он. — Я, пожалуй, пойду. Не думаю, что вам нужен сопровождающий к берегу, раз вы в одиночку добрались сюда. Я прослежу, чтобы никто сюда не пришел.
Гарри спешно уходит, на ходу застегивая рубашку, и Эйвери испытывает странную смесь сожаления и желания догнать его. Что она, черт возьми, сделала сейчас не так? Они снова разговаривали почти нормально, и это ощущение было… приятным. Почти как-то тепло в животе, которое она ощущает рядом с ним.
Эйвери вглядывается в зеленые заросли, но оттуда больше никто не появляется, и она принимается раздеваться. Расплетает волосы, и они темным водопадом падают на спину. Сбрасывает платье и в нижней рубашке заходит в прохладную воду, тихо стонет от удовольствия и окунает голову. И снова чувствует себя — собой.
На берег она возвращается через полчаса. Мокрая рубашка так и не высыхает толком, и Эйвери скручивает её в узел и прячет в складках платья. Влажная от воды и душного воздуха коса бьет её по спине. Капитан Стайлс восседает у костра с Луи, Найлом и Лиамом; они перешучиваются и кидают кости прямо на песок. Даже на острове они своей привычке не изменяют. Эйвери садится у другого костра, рядом с Паулой и Бартом. Паула смотрит на Найла, а Эйвери чувствует, что на неё саму смотрит Гарри. Взгляды их скрещиваются. Всполохи огня подсвечивают оранжевым смуглое, красивое лицо капитана Стайлса. Гарри облизывает губы и отворачивается, когда Луи толкает его в бок и протягивает стакан с костями.
В джунглях вскрикивает какая-то птица.
Потом все возвращаются на корабль, огни гаснут и зажигаются только глубокой ночью — вахтенный видит на горизонте другой фрегат, приближающийся к острову со стороны Тортуги со всей возможной скоростью.
========== Рыжий Эд и новые сделки. Гарри ==========
Когда вахтенный кричит, что на горизонте корабль, Гарри ещё не спит. Темнота каюты привычно окутывает его, но не успокаивает. События последних дней не дают ему прийти в себя. Они затаились на острове Меро, обойдя его со стороны, с которой корабли губернатора не смогут увидеть их, когда приплывут. Гарри принимает это решение не просто так — он понимает, что от англичан можно было ожидать любой подлости, и хочет убедиться, что на них не нападут вместо встречи. До прибытия англичан, которым плыть было несколько дольше, у них ещё несколько дней.
Гарри понимает, чего ждет команда: обещанных денег и возвращения на Тортугу, кому-то к семьям, кому-то в обожаемые таверны. Но вопрос Луи «Ты сам чего хочешь?» не дает ему спать спокойно. Гарри может знать, чего хотят другие, но его собственные желания пугают его, потому что идут вразрез и с ожиданиями команды, и с его изначальным планом.
Впервые в его жизни появляется женщина, которая вызывает у него отчаянное, сумасшедшее желание быть рядом с ней, узнавать её и пытаться понять. Эйвери, с её упорным нежеланием жить, с её несомненным умом и с её красотой, которую не отметил бы только слепой, влечет Гарри, заставляет снова и снова пытаться её разгадать. За её наносной английской холодностью скрывается огонь, согревающий и обжигающий одновременно; её хочется встряхнуть, заставить посмотреть на мир другими глазами, раскрыть его великолепие… и если бы она позволила, то Гарри бы…
Сотня морских дьяволов!
Нет, Гарри знает, чего хочет, а сегодня только убеждается в этом. Он, правда, понятия не имел, как предъявить Луи ответ, да и нужно ли? Одно Гарри понимает точно: Эйвери заслуживает большего, чем замужество за Анваром Мендесом, и он хотел бы спасти её от этой участи. Ему кажется, что он находится в патовой ситуации: его собственные желания расходятся с тем, что нужно команде. И он не имеет права их подвести.
Маленькая английская мисс поражает его больше и больше. Чем больше Эйвери находится в компании пиратов — людей, по мнению общества, лишенных любых моральных принципов и оттого более свободных — тем сильнее проявляется её собственный характер, её стремление к свободе и отчаянная необходимость, чтобы её понимали и принимали той, кем она была. В обществе, в котором её учили жить, и в котором ей предстоит существовать дальше, такого желания бы не одобрили, это Гарри уже осознал.
Интересно, что сказал бы Луи, если бы Гарри признался, что хочет Эйвери, жаждет её в свою постель и в свою жизнь, и двадцать тысяч золотом не кажутся привлекательными, если за них придется отдать её. Он вспоминает старуху-гадалку и её слова, что есть что-то, важнее золота, и теперь он мог бы согласиться с ней, хотя тогда рассмеялся в лицо. Гарри закрывает глаза, но в темноте под веками мелькают образы, мешающие уснуть. Он надеется, что Эйвери никогда не узнает: он видел её сегодня, пока она купалась, так же, как она видела его. Только она-то явилась на берег без умысла, даже не зная, что он там будет, а Гарри солгал ей, затаился, наблюдая, но сделал хуже только себе. Он вспоминает, как липла к девичьему телу мокрая и отяжелевшая ткань рубашки, вспоминает нежную линию груди, обрисованную впитавшим воду льном, и в штанах становиться тесно. А воспоминания о любопытной ладошке, касавшейся его в тортугском переулке, жизнь ему вообще не облегчают.