— Да, вчера прислали, — Белла подхватывает тему. — Но не вздумай даже смотреть на неё, как смотрел на Джемму, — грозится она. — Я не хочу лишиться ещё одной.
Девушка, до того смотревшая в пол, вздрагивает, поднимает глаза на молодого хозяина. Анвар подмигивает ей и едва уворачивается от неаристократического тычка в бок, которым собирается наградить его сестра. Порой, когда их никто не видел, безупречные манеры, внушенные матушкой, дают трещину.
— Не бойся, сестренка, я ведь почти женат, — Анвар приподнимает брови. — Женатому мужчине негоже смотреть на горничных.
Белла уверена, что о женитьбе он упомянул специально, чтобы позлить её. Анвар уходит, насвистывая какую-то песенку, услышанную в одном из местных притонов (ох, как она ненавидит эту его привычку ходить играть в карты с местными офицерами!), а Белла поднимается на второй этаж. Отпускает Гресию ленивым жестом и проходит в комнату брата. Садится на кровать и оглаживает ладонью покрывало. Грех или не грех, но её мутит от одной мысли, что Анвар приведет сюда жену, эту малахольную английскую птичку с большими глазами и острыми локтями.
Белла закрывает глаза и вспоминает их с Анваром детство и отрочество. Они были рядом всю жизнь — двое близнецов, рожденных Иоландой Мендес через два года после рождения первой, старшей дочери. Белла родилась раньше Анвара на целых десять минут и с детства безмерно этим гордилась, выпячивала, насмешничала над братом, но всегда знала, что они будут рядом всю жизнь. В детстве они чаще играли вместе, чем втроем с Джеленой, и им никогда не было скучно вдвоем. Носились по саду, заставляя нянек хвататься за головы. На уроках французского и испанского кидались друг в друга бумагой и брызгались чернилами, а потом вдвоем несли наказание за шалости. Впрочем, родители никогда не наказывали их строго, да и дядя, к тому моменту уже получивший пост губернатора Ямайки, был добр к ним.
Когда они поняли, что никто им не нужен, кроме друг друга? Они знали это всю жизнь. В пятнадцать лет Белла расцвела, превратившись из очаровательного ребенка в одну из первых красавиц Ямайки. Анвар тоже возмужал — высокий, стройный, с правильными чертами лица и прозрачными зелеными глазами, он привлекал внимание местных дочерей аристократов. Белла не понимала, что за муха её кусала — она злилась на брата, злилась на девушек, которых он приглашал танцевать на местных балах, злилась, что в их тандем всё время пытался влезть кто-то ещё. Анвар всегда был только её, принадлежал только ей, и даже родители не могли понять их настолько, насколько они понимали и чувствовали друг друга.
Анвар поймал её в оранжерее после одного из таких благотворительных вечеров, больно схватил за локоть. Белла знала, что её поведение обижает и раздражает его, и только вскинула нос — получи, братец, горькой микстуры!
— Что не так, Белла? — Анвар смотрел на неё, полные губы кривились, и Белла знала, что она — единственная, кто может причинить ему боль, потому что ей известно, куда нужно бить. Она и причиняет. Прямо сейчас, и это отзывалось в ней, как отзвук церковного колокола, било в самое сердце. — Что произошло? Только не ври.
Ответ вертелся у неё на языке вперемешку с грязными проклятиями, услышанными от слуг. Белла смотрела брату прямо в глаза: они так похожи. Дополняют друг друга, как переменчивое Карибское море и жесткий песок ямайского берега. Недаром они толкались в материнской утробе, недаром она родила и вырастила их обоих. Белла видела свое отражение в темных зрачках Анвара, но понимала, что она и есть его отражение, сосредоточие того, что ему в себе нравится и раздражает. Только она может сделать ему по-настоящему больно.
Белла потянулась к нему и поцеловала, отбрасывая ввинчиваемые на воскресных проповедях понятия о грехе и геенне огненной. У неё много поклонников уже сейчас, но ни один из них не целовал её никогда. Белла знала, что красива, но именно сейчас внутри неё тревожно звенело: а что, если брат оттолкнет её?
Анвар выпустил её локоть, притянул ближе к себе и с жаром возвратил поцелуй. Белла никогда не признавалась ему, что в ту минуту её внутренние демоны, сдерживаемые наставлениями матери и молитвами пастора, вырвались наружу, бешено хихикая, и завладели ей навсегда. Она знала тогда и знает сейчас, что Анваром владеют те же демоны, и им нравится танцевать вместе.
Белла вспоминает их первую близость: двое подростков в одной постели, вздрагивающие от каждого шороха в коридорах, хотя дверь заперта на ключ, и ключ торчит в замке. Они доверяли друг другу безоговорочно, накрепко связанные кровью, собственным рождением и чувством, сжигающим изнутри. Анвар сплел их пальцы.
— Не бойся, — хрипло шепнул он, его глаза были широко распахнуты. — Мы ведь всю жизнь — одно целое.
И Белла думала тогда и думает сейчас: никто, кроме Анвара, потому что они принадлежат друг другу. Их отношения — клубок запутанных, будто вышивальные нити, эмоций, дернешь одну — она потянет за собой и другую. Они задевают друг друга, измываются друг над другом, насмешничают и подшучивают. Белла флиртует с офицерами лишь для того, чтобы Анвар выловил её позже в коридорах их особняка и затолкал в спальню, прихватил за горло и целовал так, как ни один её ухажер никогда не сможет, пока на первых этажах родительского дома гости кружились в танце. У них же был собственный танец, и позже, когда Анвар, как примерный брат, приглашал сестренку на вальс, он прижимал её к себе непозволительно близко, и в его глазах Белла на два такта музыки читала обещание: потом. Потерпи, сестренка, и тебе будет хорошо, так хорошо, что ты забудешь своих офицеров.
«Ты только моя».
«Ошибаешься, братец. Это ты — мой».
Кстати, эти ухажеры потом таинственным образом переключались на других молодых леди, но Белла не жалуется — они ей к черту не нужны. Они — только способ раздражать брата их существованием. У Анвара сейчас фора — он собирается жениться, и это всего лишь новый повод поддеть её. Заставить злиться и ревновать. Они не ведут счета, но каждый день доказывают, что принадлежат друг другу, и гори оно всё в Аду.
Слуги шепчутся за их спинами, но кто им поверит, слугам-то? Их молчание всегда можно купить, а если не захотят продавать — ничего, в один прекрасный момент кто-то перестанет рассказывать сказки, просто не сможет.
Они ходят по краю, и под их ногами камни осыпаются в пропасть, но тем сильнее пылают их чувства друг к другу, как к отражению самих себя — в том числе. Белла давно перестала понимать, что есть грех, а что — нет, она прыгнула во тьму, и Анвар последовал за ней, как и всегда.
И никакая британская девчонка между ними не встанет. Белла сжимает губы — посмотрим, что там за невеста, подобранная дядей. Английские цветы по ямайской жаре не растут.
========== Разговоры на квартердеке. Бетти. ==========
Комментарий к Разговоры на квартердеке. Бетти.
Aesthetics:
https://pp.userapi.com/c850228/v850228018/2cca8/YKf5skBqfDo.jpg
https://pp.userapi.com/c850228/v850228018/2ccba/ee76LHHy_nU.jpg
В темноте глухо шелестят паруса и поскрипывают натянутые ванты, пока Бетти привычно устраивается на баке, отворачиваясь от освещённой палубы. Вода, разбегающаяся от форштевня, плещется, облизывая борта, и килевая качка не даёт забыть, что они быстро движутся на юг, к Тортуге, но если сесть вот так и поднять голову к небу, то можно вообразить, что нет ни воды, ни земли, ни корабля, ни движения. Ничего нет, только чёрный бархат и белые алмазы на нём, только ночь и созвездия, которые чья-то фантазия наделила формами и смыслами. И даже ответственностью за всё происходящее под звёздным светом с людьми.
Остаться наедине с ночью в этот раз почему-то не хочется, и Бетти не старается. Ей кажется, что в голове ещё гудит от пушечной стрельбы, а на коже всё ещё остаются отпечатки копоти. На канонирской палубе, тесноватой и низкой, Бетти оказалась впервые, и, вообще говоря, за полгода впервые оказалась по-настоящему вовлечённой в сражение — в боях на чужих палубах она не участвовала. Бетти думается, что боцман вовсе её не жалеет — её тут никто не жалеет, — а скорее слишком уж хорошо видит, что она из себя представляет, и задания даёт соответствующие, парусами заниматься, например. Или, вон, на канонирской палубе тоже было неплохо. Тут, правда, не заслуга Бетти, а заслуга канонира Лиама, но и Бетти не оплошала, приказы она умела выполнять. Вот в абордажной команде она была бы не только бесполезна, но и, возможно, опасна — с неё сталось бы умереть в числе первых и упасть так, чтобы об неё все спотыкались, напарываясь на собственные же сабли. Ну, зато она пригождается после боя, когда надо латать раненых или считать добычу.