Из двора Нуартье, стремительно увеличиваясь в объеме, вставало багровое солнце. Было удивительно тихо, только что-то хрипела полузадушенная Вита.
Сзади полыхнуло жаром, и пришлось прыгать и прыгать, все дальше и дальше, и уже не хватало сил на следующий прыжок, и тогда он растянулся у какого-то дома, прямо на брусчатке, и подмял под себя Виту, прикрыв ее телом.
И наваливающийся сверху плотный жар пропал. Вокруг снова была трава, пели птицы и дул легкий ветерок.
— Отпусти, — прошептала Вита. — Медведь… Калинов, пошатнувшись, встал. Вита села. На ее обнаженной правой ноге виднелись два больших синих кровоподтека. Вита посмотрела на Калинова и медленно натянула на ногу разрезанную юбку. Он поспешно отвел глаза.
— Что происходило?
— У кого-то из нас буйная фантазия, — сказала Вита. — Пожалуй, даже слишком буйная! — Она поднялась, придерживая разрез рукой. — Я линяю домой… С матушкой теперь придется объясняться… В таком виде… Опять плешь проест!
И не успел Калинов что-либо произнести, как она подскочила к нему, коснулась горячими губами его щеки, отпрянула и тут же исчезла.
О господи, — сказал себе Калинов. — Добился-таки своего, старый пень!
Он огляделся. Рядом никого, слава богу, не было. На пляже большая группа молодежи играла в волейбол. Классическим кружком, ухая и повизгивая. Калинов побрел туда. Левая нога ныла. Он снял брюки и остался в плавках. На ноге были такие же кровоподтеки, как и у Виты.
— Чертовы зажигалки! — пробормотал он.
На пляже его встретили громкими приветственными возгласами, как будто он отсутствовал невесть как долго. Зяблика среди играющих не было. Аллы — тоже. Флоренс Салливан сидела в сторонке на песке, подтянув к подбородку коленки, задумчиво смотрела на неподвижную воду. С Флоренс, пожалуй, стоило бы поговорить, но только — упаси бог! — не сейчас. Калинов поймал на своих ранах любопытные взгляды двух или трех девчонок. Девчонки были незнакомыми, но симпатичными. Он равнодушно кивнул им и растянулся на теплом песке. Рядом с ним хлопнулся еще кто-то. Калинов повернул голову. Это был Клод.
— Надоело прыгать, — сказал он. — Можно, я с тобой полежу?
— Ложись.
— А где Вита? Калинов пожал плечами.
— Ясно, — сказал Клод. — Прикольно было? Калинов снова пожал плечами.
— Вита — ништяк метелка, — сказал Клод. — Только ей нужно настоящее.
Калинов подгреб себе под грудь кучу песка.
— Зачем ты мне это говоришь? — спросил он.
— Видишь ли… Ты, должно быть, заметил, что большинству из нашей тусовки от шестнадцати до восемнадцати лет. Другие здесь почти не появляются.
— Заметил, — согласился Калинов.
— А мне вот уже двадцать два, — сказал Клод. — Да-да… Ты не хочешь спросить, почему я до сих пор играю в эти игры?
— Почему?
— Из-за глубины… Я, конечно, не знаю, где вы были с Витой вдвоем. Но вот когда мы штурмовали тот лагерь… Скажи, ты так ненавидел когда-нибудь там, в Мире?.. У меня было желание передушить оранжевых голыми руками.
— А мне хотелось посмотреть, есть ли у них сердца, — сказал Калинов.
— Вот-вот. — Клод кивнул. — Ты знаешь, это как наркотик! И я боюсь, что они подменят жизнь дэй-дримами… Это, знаешь, как в музее изобразительного искусства. Картина всегда выглядит более яркой, чем жизнь. В жизни и краски более блеклые, и разноцветья неизмеримо меньше. — Он вздохнул. — Во всяком случае, так кажется… Я ведь сам давно уже понимаю, что пора себе искать настоящее дело. И все время возвращаюсь сюда и возвращаюсь. Нет сил уйти… И так уже шесть лет.
— Шесть лет?! — поразился Калинов. Оказывается, все это существует уже давно, — подумал он. — И все эти годы Страна Грез хранится в глубокой тайне… так, что никто из нас и не догадывался… И этот мальчишка прав. Я прожил без малого сотню лет, и любил, и ненавидеть приходилось, но все это было как-то мельче, мягче, бледнее… Как я тогда подцепил Наташку! Вот с ней у нас было настоящее… Черт, все с ног на голову поставил! Тут настоящее, в Мире игрушечное… А дети во все времена играли — уж так они устроены. В разные игры они играли, и в войну тоже… Казаки-разбойники!.. И не было в этом ничего кощунственного! Кощунство всегда придумывали взрослые…
Подошла Флоренс Салливан. Не глядя на Калинова, шепнула что-то Клоду. Тот кивнул. Флоренс шагнула в сторону и растворилась в воздухе. Клод снова повернулся к Калинову.
— Домой слиняла? — спросил Калинов.
— Нет. Индивидуальный дэй-дрим… Не все ведь джампуются сюда лагеря штурмовать. Каждому хочется чего-то своего.
— А зачем тогда вы устраиваете всеобщие спектакли?
— Это не спектакли. — Голос Клода был спокоен, как будто учитель объясняет ученику новую тему. — А устраиваем мы их затем, чтобы здесь никто не чувствовал себя одиноким.
Калинов понимающе кивнул.
— Ты знаешь, Клод, — сказал он после паузы. — Я был не прав… С той пощечиной.
Клод пристально посмотрел Калинову в глаза.
— Ты странный шнурик, Саша. — Он покусал губу. — Вот ты лежишь рядом, пацан пацаном… А порой мне кажется, что ты лет на сто старше меня.
— Почему? — Калинов сел.
Как будто насквозь видят, — думал он. — Какие они, в сущности, еще дети… Но иногда становится страшно находиться рядом с ними. Не то что солгать — душой покривить нельзя!
— Не знаю. — Клод пожал плечами. — Просто такое ощущение.
Отступись, старый козел, — сказал себе Калинов. А вслух произнес:
— Линяю я домой.
— Ага, — отозвался Клод. — Приходи завтра. Калинов встал и принялся натягивать штаны.
— Только заруби себе на носу, шнурик, — продолжал Клод, — обидишь как-нибудь Витку — я не погляжу на то, что ты пацан пацаном!
— Запомню, — пообещал Калинов. И окунулся в серый туман.
Когда туман рассеялся, вокруг не оказалось ничего похожего на внутренности джамп-кабины. Калинов стоял на пороге незнакомого помещения. В помещении было пусто. И темно. Однако, едва Калинов сделал шаг назад, стены вспыхнули неяркими разноцветными огоньками. Намного светлее от этого не стало, но Калинов смог разглядеть ровные шеренги столиков, заполняющих помещение. Он усмехнулся: кажется, он стоит на пороге одного из тех автоматических кабаре, столь распространившихся в последнее время по Европе. Правда, зал был пуст, за столами никто не сидел, но этот антураж после всего происшедшего казался настолько неожиданным, что Калинову стало любопытно, что Вита придумала еще. И потому он спокойно сел за столик прямо напротив стереорамы, изображавшей пустую сцену, задрапированную серой в полутьме — а в натуре, по-видимому, белой — материей. Кресло тут же трансформировалось под очертания его тела, и Калинов подумал, что, если бы в кабаре оказался наблюдательный посетитель, он бы немало удивился: с какой это стати кресло, в которое уселся молоденький парнишка, приняло такие очертания?
Наблюдательных людей в зале не оказалось, однако кабаре сразу ожило. Должно быть, именно Калинова здесь и ждали.
— Добрый вечер! — раздался интимный голос, и опытное ухо Калинова тут же уловило, что говорит автомат. — Мы рады видеть вас в нашем театре. Ждем вашего заказа. Представление — через полчаса.
Голос умолк, из стола выдвинулось табло меню. И Калинов обнаружил, что сегодняшние приключения только разбудили его аппетит. Он вынужден был отметить, что давно уже не испытывал такого голода. И принялся нажимать кнопки, надеясь, что кабаре не растворится в сером тумане и удастся поесть здесь, за этим столом, где никто не мешает.
Тут ему в голову пришло, что это именно его фантазия создала пункт удовлетворения желудочных страстей, а значит — пока создатель не насытится, кабаре не исчезнет. И надо сказать, такое всемогущество было весьма приятно. Как в молодости, когда, казалось, можешь абсолютно все и не было еще за плечами груза ошибок и компромиссов. Тем не менее, при всем ощущении всемогущества, спиртного Калинов заказывать не стал: ни к чему играть в казаки-разбойники с собственным организмом, до добра такие игры не доведут. Ограничился соком.