Некоторым пациентам, таким, как твоя мама, удалось начать новую жизнь. Но у других исчерпались все пласты веры, когда они покинули стены ЦРЛ. Я был вынужден почти умереть и потерять тебя, сынок. Бросить все и влиться в чужой мир, чтобы вновь обрести спокойствие. Я много раз пытался тебя увидеть, но твоя мама не простила мне попытки к бегству. И, думаю, она была права, поскольку познала меня намного лучше, чем я сам.
«Gnóthi seauton», «Познай себя», – ироническая надпись на стене храма Аполлона.
Мы всё еще переживаем субботние события на площади полковника Бальтазара. Вечером мы с Усилем и Норманом сидим в столовой и рассказываем друг другу о происходившем накануне, со всеми подробностями, как будто мы не провели вместе те семь часов и не насмотрелись сполна на охваченную истерией толпу. Все это – разговор из серии «а помнишь, как», цель которого сводится исключительно к тому, чтобы похлопать друг друга по спине.
Потом Ларс Норман показывает фотографию своей жены. Улыбающаяся брюнетка с любовью смотрит в объектив. У них позади первый год супружества, но они знакомы еще с лицея. Ларс говорит, что, когда он вернется из миссии, они постараются завести ребенка. Он крайне спокойный парень. В армию попал лишь потому, что в его о́круге не было другой работы. На севере Раммы в самом деле плохо с заводами и фирмами, и, если по знакомству не устроиться в компанию по производству сосисок или йогуртов, приходится как-то справляться.
Петер Усиль – полная противоположность Ларса. Он то и дело меняет «невест», покупает модные шмотки и любит развлекаться. Он рассказывает, как однажды проснулся в поезде через сто километров после нужной ему станции, без гроша за душой. Высадившись на ближайшей станции, заговорил с мотоциклисткой, которая заправляла свою «хонду» на ближайшей парковке, после чего они встречались полгода, поскольку Петер любит мотоциклы не меньше чем девушек. Он читает все, что ему попадется в руки о гоночных мотоциклах, и уже дважды расшибся, пытаясь показать, на что способен. Но об армии он мечтал с детства и старается работать не покладая рук. Впрочем, для него это не просто работа – скорее, как он выражается, очередной «экстремальный спорт».
Когда приходит моя очередь, появляется Лотти и уводит с собой Усиля. Ларс Норман протирает очки и смотрит на меня, словно пытаясь понять, что мы тут делаем. На него наваливается усталость – суббота полностью нас выпотрошила, и обоим нужно отдохнуть. И все же он спрашивает про мою жизнь. Я знаю, что товарищи по роте считали меня чудаком. Не помогла и служба в территориальной обороне. Лишь после операции «Юкка» ко мне стали относиться с уважением.
– Что мне тебе сказать, Ларс? – криво усмехаюсь я. – Я пытался учиться, но к чертям забросил учебу. Немного ездил по стране, не зная, куда себя девать. Основал фирму, которая помогала людям возмещать ущерб, и через год обанкротился. Несколько лет работал в бюро по трудоустройству. За это время успел познакомиться с будущей женой и через три года развелся. В общем, обычное дерьмо. Ничего интересного.
– У тебя есть дети?
– Сын, Томас. Скоро ему исполнится пять, но фото я тебе не покажу, поскольку видел его только раз в жизни.
– Да ты что?! Видать, ты всерьез набедокурил, раз жена тебе дала полный от ворот поворот.
– Можно и так сказать, но я предпочитаю не говорить на эту тему, – спокойно отвечаю я, хотя тоска сжимает горло. – В армию я попал примерно как ты, Ларс, – просто некуда было податься.
– И что, понравилось?
– Наверняка бы понравилось, но в коденском гарнизоне был у нас один хер, штабной сержант. Его звали Малькольм Ветт, и он доебался до меня из-за того, что я не хотел прикрывать его левые делишки. В конце концов я попросил перевести меня в ВТО и вернулся в Рамму, где занимался обучением новобранцев. Ничего особо не происходило, и я подал бумаги в МСАРР. И все равно меня взяли только потому, что какой-то капрал сломал руку.
– Значит, подставляешь шею за кого-то другого?
– Все мы подставляем шею за тех, кто сейчас отправляет ребятишек на каникулы. Кто побогаче, едет в горы покататься на лыжах, а кто победнее, смотрит телевизор. А мы сидим в этой засранной стране и не знаем, что будет завтра.
– Этого мы никогда не знаем, – философски констатирует Ларс. – Знаешь, Маркус, ты говоришь немного как Голя. И это, собственно, комплимент. Когда я его в первый раз увидел, то едва не обосрался со страху, но нам повезло, что мы служим под его началом.
– Пожалуй, да, – киваю я. – В любом случае, я рад, что сюда попал. Мне тридцать три года, я самый старший из капралов. А должность инструктора в территориальной обороне мне, честно говоря, давно обрыдла.