"Кажется, пронесло", - решил Виктор и взглянул на Шуйского. Тот сидел, зажмурившись, а правой рукой лихорадочно шарил под пиджаком возле внутреннего кармана. Внезапно выхватив оттуда тяжелый маузер, Шура принялся бешено колотить рукояткой о стол, разбивая полировку и оставляя глубокие вмятины. Это послужило сигналом. Остальные начальники тоже подоставали оружие и стали размахивать им в воздухе, выкрикивая угрозы врагам и призывая на помощь каких-то союзников. Кто-то пальнул в люстру, сверху посыпались осколки, а Василий Миронович швырнул на стол лимонку самодельного образца. Лимонка юлой завертелась на скользкой поверхности, фонтанируя дымом и трескучими искрами. Все повалились на пол, а Виктор, как собака, на четвереньках засеменил вон из кабинета. Едва он очутился в приемной и захлопнул за собой дверь, как сзади бабахнул взрыв.
- Что там у вас происходит? - спросила секретарша, не отрываясь от пишущей машинки. На голове у нее были наушники, а из цветочной вазы торчала длинная антенна. Виктор хотел метнуться в коридор, но заметил за стеклянной дверью чью-то плотно сбитую фигуру в костюме и при галстуке. Вероятно, пути отхода были перекрыты надежно, и Виктор счел более разумным вернуться обратно.
В кабинете уже все успокоились и только раздраженно переругивались, выясняя, кто виноват. Никто особенно не пострадал, если не считать царапин и легких ожогов. Тяжелый дубовый стол спас жизнь Петру Геннадьевичу, да и всем остальным тоже. Василий Миронович был обезоружен, усажен в кресло и охранялся с двух сторон людьми с суровыми лицами - начальником отдела перспективной проблематики и начальником отдела подотчетных подразделений. Оба были при парабеллумах, и сразу становилось понятным, кто у Петра Геннадьевича ходит в любимчиках. Остальные, выстроившись в очередь, подходили к сейфу и добровольно сдавали личное оружие. Последним сдал маузер Шура Шуйский, после чего Петр Геннадьевич недоверчиво покосился в сторону вооруженных охранников. Очевидно, решив, что одного будет достаточно, он кивнул руководителю отдела подотчетных подразделений. Тот все понял, подчинился, но мимикой лица выразил неудовольствие и обиду. Лицо же второго охранника стало совсем каменным, а глаза засветились решимостью пальнуть в кого угодно по первому приказанию. Петр Геннадьевич удовлетворенно кивнул, собрался закрыть сейф, но тут его взгляд упал на Виктора.
- А ты? - строго произнес он. - Чего стоишь?
Виктор смутился и принялся хлопать себя по карманам, демонстрируя безоружность и добрые намерения, с которыми явился на производственное совещание.
- Та-ак, - протянул самый главный начальник, а остальные, как по команде, встрепенулись и стали потихоньку окружать Виктора.
- Чужак... чужак... - зашелестело вокруг.
С губ шефа было готово сорваться приказание "Взять!", которого все ждали, но он чего-то медлил. Неопределенность ситуации вносила сумятицу в умы, и люди волновались. Начальник отдела перспективной проблематики совсем ошалел от напряжения и нервно водил стволом парабеллума от Виктора к Василию Мироновичу и обратно.
Петр Геннадьевич пошарил глазами по полу, поднял остатки календаря, пошелестел страницами, выбрал одну и принялся ее изучать. Вероятно, это была та самая страница, на которой он сделал пометку о предложении Виктора насчет улучшения работы предприятия.
- Ладно, - махнул он, наконец, рукой. - Разберемся сначала с ним. - И ткнул пальцем в Василия Мироновича.
Дуло парабеллума, как флюгер, качнулось в указанном направлении.
Приговор был вынесен быстро и решительно: "Расстрелять!" Однако у Петра Геннадьевича возникли сомнения относительно того, куда девать труп. Тогда чья-то горячая голова предложила выставить Василия Мироновича на подоконник перед разбитым окном и жахнуть сзади из парабеллума. Тело выпадет наружу, покинет пределы здания, а остальное, мол, нас не касается. Вообще создавалось впечатление, что всем хочется поскорее покончить с формальностями, поскольку стекла были выбиты взрывной волной, и в кабинете стоял лютый колотун. Люди дрожали от холода, а Василий Миронович еще и зубами лязгал. Но Петр Геннадьевич не любил скоропалительных решений, так как всегда смотрел далеко вперед и видел там возможные нежелательные последствия.
- Не стоит привлекать лишнего внимания, - сказал он, окинув взглядом почтенную публику. - Не забывайте, что мы на нелегальном положении. Предлагаю на первый раз ограничиться лишением квартальной премии.
Он посмотрел на Василия Мироновича и погрозил пальцем:
- Но на заметку я тебя возьму. - И что-то записал на листке календаря.
Вопрос решился, все расслабились и стали ободряюще подмигивать новорожденному. Не очень хорошо выглядел начальник отдела перспективной проблематики. Повертев в руках парабеллум, он неловко сунул его в карман и попытался присоединиться к коллективу. От него все отодвинулись. Зато руководитель отдела подотчетных подразделений чувствовал себя на коне. Улыбался, радостно суетился и блестел глазами, заглядывая всем в лица по очереди. Виктор, молча наблюдавший эту картину, поразился Петру Геннадьевичу. Ловко сыграв на человеческой психологии, тому удалось одновременно продемонстрировать твердую руку и еще теснее сплотить вокруг себя присутствующих. Все без исключения испытывали чувство благодарности: народ - за то, что его избавили от необходимости учинить расправу, Василий Миронович - за подаренную жизнь, а у начальника отдела перспективной проблематики вообще не было иного выхода, как верно служить вождю, поскольку других друзей он больше не имел. Да и руководителю подотчетных подразделений мягко намекнули на шаткость его положения, и теперь-то уж он будет стараться. Петр Геннадьевич возвышался над руинами собственного кабинета, как грозный мессия. Казалось, вот-вот послышатся отдаленные грозовые разряды, и в эфир ворвется истеричный голос, отдающий любые, пусть самые чудовищные приказания, и люди пойдут. Слепо повинуются и начнут исполнять. Не рассуждая.
Цель была достигнута, и совещание объявили закрытым.
Глава IV
ПЕРСПЕКТИВНЫЙ АЛЬЯНС
Наступил обеденный перерыв, и люди небольшими группами потянулись в столовую. Столовая представляла собой невзрачную постройку из белого огнеупорного кирпича. Внутри имелись столики, стулья и большой плакат "Посетители в верхней одежде не обслуживаются". Несмотря на это, большинство посетителей было в верхней одежде, и их обслуживали. Вероятно, здесь ставился смелый эксперимент по проверке на практике закона о единстве и борьбе противоположностей. Люди игнорировали писаные правила, правила вывешивались в пику людям, и таким образом возникало противоречие, которое заставляло всех скопом двигаться к прогрессу.
Граждане по другую сторону раздаточной линии были в белых халатах, находились при исполнении, и потому не обращали никакого внимания на качество пищи и чистоту металлических тарелок, называемых посудой. Но граждане в верхней одежде, пришедшие попитаться, тоже находились при исполнении и считали зазорным расходовать время на пустые дебаты о таких эфемерных вещах, как взаимное уважение и санитарные нормы. Возникало еще одно противоречие, которое каждый разрешал самостоятельно и молча, помня, что излишняя активность привлекает внимание и может привести к разоблачению. В общем, наскоро похлебав из алюминиевых мисок, посетители стремглав бежали из столовой исполнять дальше и лучше, чем прежде.
Виктор вернулся на рабочее место с ощущением ненавязчивой тошноты и тяжести в желудке. Поглотав сигаретного дыма, чтобы отбить запах изо рта, он решил временно прекратить нелегальную деятельность и заняться тем, за что получал зарплату. Войдя в машинный зал, Виктор сел за персональный компьютер, включил питание и вывел на дисплей текст программы. Потрясения первой половины дня постепенно отходили на второй план, и Виктор все глубже погружался в дебри операторов языка программирования.
- Булеан... - бормотал он полушепотом. - Интеджер...
При этом на экране компьютера перемещались какие-то цифирки, замысловатые значки, буковки, которые большинству нормальных людей со здоровыми инстинктами могли показаться просто экзотическим бредом современных доходяг-дикарей, болеющих манией величия. И эти люди будут по-своему правы, ибо ни одну из буковок нельзя сковырнуть с экрана и сунуть в рот или, на худой конец, запихнуть в спичечную коробку, чтобы потом слушать, как она там шевелится. Буковки можно, разве что, вывести на печать и, потрясая рулоном бумаги, доказывать, что ты тоже занят полезным делом и посему имеешь право на существование. Этого, конечно, мало, и нет ничего удивительного в том, что поначалу галлюцинирующие адепты буковок и закорючек вызывали нарекания, а также раздражали и забавляли одновременно. Естественно, их призвали к порядку, дабы не обольщались насчет своей исключительности. Правда, впоследствии произошли странные метаморфозы. То ли количество нормальных людей уменьшилось, то ли со здоровыми инстинктами стало туговато, но доходяги-дикари сумели завлечь в свою компанию неимоверное количество народу. Программирование стало массовой профессией, увлечением и даже способом общения, без которого не мыслилась цивилизованная жизнь. Дошло до того, что сами адепты культивации здоровых инстинктов принялись упрашивать дикарей понаписывать побольше буковок, ибо в них ощущалась нужда. Но время было упущено, и буковок катастрофически не хватало.