Утром третьего дня я как обычно пребывала в глубокой апатии после бессонной ночи. На звук открывающийся двери я не среагировала, продолжая лежать на кровати и бездумно пялиться в потолок.
— Доброе утро Эйре! — Над головой раздался мелодичный голос Брана, не поворачивая головы холодно отрезала. — Юкари.
Мужчина сел рядом и заглянул в глаза, я равнодушно скользнула по лицу туата и продолжила безучастно созерцать деревянные, потемневшие от времени, балки потолка. Прохладные пальцы коснулись моего лба, вяло дернулась в сторону.
— До Тоингрина две недели пути. Этого времени должно хватить, чтобы ты привыкла и приняла меня. Эйре мак Лорн сидх Ану имя, что дали тебе при рождении. Отказываясь от него, ты отказываешься от своей сути. От предков. Человек без рода подобен дубу, вырванному из земли корнями наружу. Его ждет неотвратимая смерть. Она уже дышит в спину. Конол рассказал о проклятие рода?
— Да, — глухо выдавила я, нервно скомкав пальцами, одеяло и с вызовом посмотрела на Брана, — но даже если и так, вы не имели права похищать меня. Эта выходка не сойдет вам с рук.
— Знаю. — Бран одарил меня безмятежной улыбкой и, встав, отошел к столу, — позавтракаешь со мной.
— У меня есть выбор?
Мужчина пожал плечами, продолжая расставлять тарелки. По комнате разнесся соблазнительный аромат свежеиспеченной сдобы и… кофе. Мм, рот сам собой наполнился слюной, а желудок призывно заурчал. Кофе сто лет не пила. Досадуя и ругаясь про себя на аппетит так не вовремя проснувшийся, я неуверенным шагом приблизилась к столу. Бран, наблюдал за мной, не скрывая насмешливой улыбки. Завтракали молча. Я безрезультатно пыталась не думать о туате, а наслаждаться едой, но мысли роились в голове взбешенным ульем. За эти два дня я передумала много. Заготовила идеальную речь. Сейчас же в голове не было ни единой умной мысли. Я страстно желала излить весь негатив на виновника своих бед и не могла подобрать слов. Исподлобья взглянула на Брана. Он сидел, откинувшись на спинку стула, руки сложены на груди, открытый взгляд, а на губах добродушная полуулыбка. Сама добродетель и благородство. Рыцарь без страха и упрека. Спас девицу (поправка; замужнюю женщину) из когтистых лап смерти. Яростно сжала руки в кулаки и, не отрывая взгляда, прямо спросила:
— Что вам от меня нужно?
— Ты мне нравишься. Хотя на твоем месте я бы не поверил. Надеюсь, что со временем ты поймешь мои поступки и простишь. Уверен, Тоингрин станет для тебя родным домом.
— Как вы точно заметили. Я не верю вашим словам ни на грош. А теперь без громких и возвышенных слов, скажите правду.
— Правду!? — туат задумчиво побарабанил пальцами по столу и, сузив глаза, подозрительно ласково продолжил. — Правда, она ведь у каждого своя. Всегда неприятно жалит подобно осиному жалу, и опухоль спадает не скоро, а у кого и остается загнивающим нарывом. Каждый видит ее по-своему. Я сказал правду. Утаил лишь детали. Руэдхри ведь тоже не рассказал всей правды. Эйре скажи честно, почему не сказала мужу всей правды обо мне?
— Сказала, — ответила я, хмуря брови и упрямо поджав губы.
— Неужели!? — В его тоне уловила иронию. — Тогда почему ты здесь со мной, а не с ним? Руэйдхри не доверяет туатам, не без основания конечно, но в разумных пределах. И лишь при упоминании трех имен теряет хладнокровность, а его подозрительность возрастает до пределов паранойи. Бран мак Дехтире, входит в их число. Глупость во благо спокойствия его или своего развязала мне руки.
— Я поступила, глупо не спорю. Но ты же понимаешь, что Хаято не отступиться от меня и рано или поздно найдет.
— Я позаботился об этом. В ближайшие дни Руэйдхри будет занят, а наш корабль уйдет в нейтральные воды. На острова его не пропустят. Эйре оставь несбыточные надежды.
— Ты плохо знаешь моего мужа. — Уверенно заявила я, гордо выпрямив спину.
— Как знаешь. Уверен, после того как я открою тебе глаза, ты сама откажешься от Руэйдхри. Каюта останется открытой, — Бран поднялся со стула и, обойдя стол, наклонился ко мне, церемонно поцеловав кончики пальцев, выпрямился и сухо добавил, — ты гостья на моем корабле. Можешь прогуляться по палубе. Надеюсь на твою благоразумность. До вечера Эйре.
— Ты так и не назвал причину моего похищения, — бросила уже вслед уходящему мужчине.
Глава 13
Странный разговор. Странная ситуация. Не понимаю, чего добивался туат. Ждал, что я брошусь на колени, и буду умалять о возвращении в Тахо? Или зальюсь горькими слезами? Может быть, следовало поступить, как положено пленнице!? Но, услышав имя, которое знают в этом мире, лишь двое во мне взыграла гордость и обида. Складывалось впечатление, что каждый встречный поперечный знает обо мне больше чем я сама. Дежавю. Полгода назад меня посещало уже подобное чувство.
Осень в самом разгаре. На улице промозгло и сыро. В саду ветер нещадно гнет ветви сливы и вишни. Скребется в окно и тоскливо подвывает, словно брошенный пес. Я с досадой бросаю взгляд на улицу. На пергаменте расползается большая жирная клякса. Пальцы, как и безмерно длиннющие рукава ненавистного платья заляпаны черной тушью. Все раздражает. А особенно Хаято. Он расположился на кушетке, напротив, с кипой документов. Иногда отрываясь от изучения бумаг, он снисходительно поглядывает на меня и в такие моменты на губах проскальзывает ироничная улыбка. Третий по счету снисходительный взгляд, брошенный в мою сторону, и тихое раздражение сменяется разрушительным бешенством. В угол летит скомканный лист пергамента. Не последний за этот длинный вечер.
Лао тан дал задание по памяти нарисовать все клинописные знаки. А их в местной азбуке девяносто шесть. И все эти черточки палочки завитушки и точки повторяются в каждом знаке. Отличие лишь в наклоне линий и расстановке точек. Первые сорок девять знаков я нарисовала без ошибок. Но пятидесятый знак как будто преследует злой рок. С каждой новой попыткой я повторяю ошибку на одном и том же месте. Вместо того чтобы вывести черточку с наклоном слева направо я машинально рисую ее в обратном направлении. Это уже другой знак. А зачеркивание и грязь строгий учитель не приветствует. Повторять опыт прошлого занятия, желания нет. Три часа к ряду выводить одну и туже черту…. Брр, даже вспоминать не хочется. Мозоль на среднем пальце до сих пор кровоточит и не дает нормально работать.
Я горько вздохнула и встала, разминая затекшие руки и шею. Муж отложил очередной прочитанный документ, устало, прикрыв глаза, растер двумя пальцами переносицу. Прошелся пятерней по волосам, убирая назад спадающие на глаза непослушные пряди, и перевел взгляд на меня.
— Не получается. — Он не спрашивал — утверждал.
— Угу.
— Тогда ужинать. На голодный желудок вредно работать. И не смотри на меня так удивленно. Это не мои слова. Главный лекарь повторяет их с исключительной периодичностью. Успели оскомину набить.
Ужин проходил в молчании. Тишина не угнетала, а наоборот приносила нам обоим умиротворение. Такие ужины стали нашим ежедневным ритуалом. Затем мы перебирались на кушетку. Этот раз не стал исключением. Я забралась на нее с ногами и, прижавшись к теплому боку мужа, откинула голову на его плечо. Блаженно щурясь, я наслаждалась вкусом ароматного чая. Хаято положил руку поверх моей и легонько массировал запястье.