Книга Симона посвящена не выявлению всех возможных вариантов текста, а обсуждению текстовых разночтений в рукописной традиции с целью показать неопределенность текста в некоторых местах, а кое — где сделать вывод о превосходстве латинской Библии, по — прежнему пользующейся авторитетом у католических богословов. С важнейшими текстовыми проблемами Симон был знаком не понаслышке. Например, он подробно обсуждал ряд вопросов, которые мы уже успели рассмотреть в этой книге — историю женщины, взятой в прелюбодеянии, последние двенадцать стихов Евангелия от Марка, Comma Johanneum, служащую подтверждением догмата о Троице. На протяжении всей этой дискуссии он стремился показать, что текст, способный служить основой для богословских рассуждений, предоставил церкви не кто иной, как Иероним. Как пишет Симон в предисловии к первой части своего труда,
Святой Иероним оказал Церкви немалую услугу тем, что выправил и отредактировал древние копии на латыни в строжайшем соответствии с законами критики. Наша цель — продемонстрировать это в данной работе и доказать, что большинство древнегреческих экземпляров Нового Завета отнюдь не являются наилучшими, так как они приведены в соответствие с теми латинскими копиями, которые святой Иероним счел неудовлетворительными и нуждающимися в исправлении[67].
С этим хитроумным логическим построением мы уже сталкивались: древнейшие греческие манускрипты ненадежны потому, что именно они были теми самыми неточными копиями, которые Иерониму пришлось редактировать, чтобы получить качественный текст; сохранившиеся греческие рукописи создавались до Иеронима, следовательно, несмотря на то что они являются наиболее ранними, доверия не внушают.
Но какими бы продуманными ни были эти доводы, они так и не получили широкой поддержки текстологов. По сути дела, это просто заявление о том, что древнейшим из уцелевших манускриптов доверять нельзя, а переработанной версии тех же манускриптов — можно. Но чем руководствовался Иероним, редактируя текст? Более ранними рукописями. Даже он доверял копиям текстов, появившихся раньше по времени. И если мы не последуем его примеру, то сделаем гигантский шаг назад — несмотря на многообразие текстовых традиций в первые века христианства.
Так или иначе, Симон, отстаивая свою точку зрения, утверждает, что всеманускрипты содержат изменения в тексте, но греческие — в особенности (здесь мы имеем дело с новой полемикой «истинной» церкви, направленной против «греческих схизматиков»).
В наше время не найдется ни единой копии Нового Завета, будь то греческой, латинской, сирийской или арабской, которую с полным правом можно было бы назвать достоверной, так как нет текста, абсолютно не содержащего добавлений, на каком бы языке он ни был написан. Я мог бы также поручиться, что греческие писцы чересчур вольно обращались с копиями, которые переписывали, что будет доказано далее[68].
Богословские цели этих замечаний Симона очевидны на протяжении всего внушительного трактата. В одном месте он задается риторическим вопросом:
Возможно ли… чтобы Бог дал своей церкви Книги, дабы они служили ей Законом, и в то же время позволил, чтобы первоисточники этих книг были утрачены навсегда на заре христианской религии?[69]
Конечно же, нет, отвечает он. Писания служат фундаментом веры, но в итоге значение имеют не сами книги (поскольку они со временем изменились), а толкование этих книг, содержащееся в апостольском предании и передаваемое из поколения в поколение (Католической) церковью.
Хотя Писание есть истинный Закон, на котором основана наша вера, самого по себе этого Закона недостаточно; помимо него, необходимо знать, что такое апостольское предание, а узнать о нем неоткуда, кроме как от Апостольской церкви, сохранившей истинный смысл писаний[70].
Антипротестантские выводы Симона еще отчетливее просматриваются в других его трудах. Например, в работе, где речь идет о «виднейших толкователях Нового Завета», он без обиняков заявляет:
Значительные изменения были внесены в рукописи Библии… поскольку оригиналы были утрачены, это повлекло за собой полное уничтожение принципов протестантами… которые сверяются лишь с теми манускриптами Библии, которые имеются у них сейчас. Если истина о религии не сохранилась в Церкви, небезопасно искать ее в книгах, которые подверглись такой значительной правке, текст которых так часто и всецело зависел от воли переписчиков[71].
В научных кругах эти яростные интеллектуальные нападки на протестантское понимание Священного Писания были восприняты весьма серьезно. В 1707 году, после выхода в свет издания Милда, протестантские библеисты были вынуждены пересматривать и отстаивать свои представления о вере. Разумеется, они не могли просто отказаться от идеи sola scriptura. Для них текст Библии по — прежнему обладал авторитетом Слова Божьего. Но как быть с тем, что во многих случаях этот текст нам просто неизвестен? Возможное решение — разработать методы текстологии, которые позволили бы современным ученым восстановить оригинальный текст и придать надежность этому фундаменту веры. Такова богословская цель многих попыток, особенно предпринятых в Великобритании и Германии и направленных на разработку грамотных и надежных методов реконструкции первоначальных слов Нового Завета по многочисленным, кишащим ошибками копиям, которые дошли до нас.
Ричард Бентли
Мы уже упоминали, что Ричард Бентли, знаток античности и магистр Тринити — колледжа в Кембридже, обратил возможности своего недюжинного ума на решение проблем текстологии Нового Завета вследствие негативной реакции, которую вызвала публикация греческого Нового Завета Милла, с его впечатляющим собранием разночтений в манускриптах[72]. Отклик Бентли на высказывания деиста Коллинза, «Ответ на трактат о свободном мышлении», пользовался большой популярностью и выдержал восемь изданий. Суть ответа заключалась в том, что тридцать тысяч разночтений в греческом Новом Завете — еще не так много для текстуальной традиции, располагающей таким обилием материалов, и что Милла едва ли можно обвинять в умалении истинности христианской религии — ведь он не выдумал все эти разночтения, а просто выявил их.
Со временем Бентли увлекся текстологией Нового Завета, а когда решил серьезно заняться ею, то пришел к выводу, что способен добиться значительного прогресса, восстановив оригинальный текст в большинстве мест, где наблюдаются разночтения. В письме 1716 года к своему покровителю, архиепископу Уэйку, Бентли излагает замысел подготовки новой редакции греческого Нового Завета: путем тщательного анализа он мог бы восстановить текст Завета, каким он был на момент Никейского собора (начало IV века) — именно в такой форме его распространял в былые века великий текстолог античности Ориген, за много столетий до того, как (по убеждению Бентли) в рукописи попало подавляющее большинство разночтений.
Ложная скромность была чужда Бентли. Как он заявлял в письме,
«я считаю, что в моих силах (хотя кое‑кто убежден, что это невозможно) опубликовать издание греческого Нового Завета точно в том виде, какой содержался в лучших экземплярах к моменту Никейского собора — так, что в нем не наберется и двадцати слов разночтений, пусть даже мелких… при этом книга, которую при нынешнем обращении причисляют к самым недостоверным, станет воплощением достоверности среди прочих книг, в итоге со всеми различиями [то есть вариантными чтениями] будет покончено раз и навсегда»[73].
Избранный Бентли метод был довольно прост. Он решил сверить (то есть подробно сравнить) тексты самого известного греческого манускрипта Нового Завета, какой только был в Англии, Александрийского кодекса начала V века, с самыми старинными из имеющихся копиями Вульгаты. Он обнаружил, что во множестве примечательных мест эти рукописи совпадают друг с другом, и при этом расходятсяс основной массой греческих манускриптов, созданных в Средние века. Совпадения были полными, вплоть до порядка слов там, где различались многие другие рукописи. Это и убедило Бентли, что он сумеет отредактировать и латинскую Вульгату, и греческий Новый Завет в соответствии с древнейшими формами этих текстов, так что не останется ни малейших сомнений в том, какое чтение появилось раньше всех. Таким образом, тридцать тысяч разночтений Милла станут несущественными для тех, кто убежден в авторитетности текста. Логика этого метода ясна: если Иероним и вправду пользовался при редактировании своего текста лучшими из имеющихся греческими манускриптами, тогда при сравнении древнейших манускриптов Вульгаты (для выявления оригинального текста Иеронима) с древнейшими манускриптами греческого Нового Завета (для выявления тех, которыми пользовался Иероним) можно определить, как выглядели наиболее достоверные тексты во времена Иеронима, — и перескочить через более чем тысячелетие распространения текстов, за время которого эти тексты неоднократно изменялись. Более того, поскольку Иероним пользовался текстом его предшественника Оригена, можно не сомневаться, что он был лучшим из всех, доступных в первые века христианства.