И Бентли приходит к выводу, который представляется ему самому неизбежным:
Исключив две тысячи ошибок из папской Вульгаты и столько же из протестантского текста Стивенса [издания Стефана — Т. R.], я получу редакцию каждой в виде столбцов, пользуясь источниками не менее чем девятивековой давности, причем в точности совпадут не только сами слова, но и, что поначалу изумило меня, порядок слов — точнее не могут соответствовать ни два счета, ни два договора[74].
Дальнейшая сверка манускриптов и изучение результатов сверки, проведенной другими, только прибавили Бентли уверенности в том, что он справится с этой работой, выполнит ее как надо, раз и навсегда. В 1720 году он опубликовал брошюру, озаглавленную «Предложения для печати», чтобы обеспечить поддержку своему проекту и заручиться финансовой помощью подписчиков. В брошюре он изложил суть предлагаемого метода реконструкции текста и привел доводы в пользу его несравненной точности.
Автор убежден, что он восстановил (за исключением считанных фрагментов) подлинный экземпляр Оригена… И он уверен, что греческий и латинский манускрипты вместе дают оригинальный текст с точностью до мельчайшего нюанса, какой невозможно добиться ни для одного классического автора — и это несмотря на лабиринт тридцати тысяч разночтений, заполонивших страницы лучших современных изданий, в равной мере оскорбительных для многих добропорядочных людей; результат настолько увлекает нас и дает такую свободу, что заслуживающими какого бы то ни было внимания окажутся едва ли две сотни из стольких тысяч[75].
Количество существенных разночтений из тридцати тысяч Милла, сократившееся всего до двух сотен, — несомненный прогресс. Но не все были уверены, что Бентли добьется подобных результатов. В анонимном отклике на «Предложения» (дело происходило в эпоху отчаянных спорщиков и писак), в котором абзац за абзацем разбиралась вся брошюра, неизвестный оппонент раскритиковал проект Бентли и заявил, что у того «нет ни способностей, ни материалов, необходимых для такой работы»[76].
Понятно, что Бентли воспринял эти нападки как принижение своих выдающихся талантов (признанных им самим), и отреагировал соответственно. Увы, он ошибочно решил, будто его оппонент — не кембриджский ученый Коньерс Миддлтон, а Джон Колбатч, и сочинил ядовитый ответ, называя клеветника Колбатчем и, как часто бывало в те времена, осыпая его оскорблениями. Такие одиозные памфлеты удивительно видеть в наши дни утонченной полемики: в прежние времена в состоянии обиды никто не вспоминал об утонченности. Бентли заявляет, что «достаточно одного абзаца, как образца ужасающей злобы и наглости, какие когда‑либо изливал на бумагу безвестный писака»[77]. Весь ответ Бентли испещрен весьма образными оскорблениями: Колбатча, не имеющего никакого отношения к анонимному отклику, он называет тупицей, насекомым, червем, опарышем, гнусом, подлецом, брехливым псом, невеждой, жуликом и шарлатаном[78]. Вот такие были времена.
Узнав, кто на самом деле его противник и сообразив, что облаял не того, Бентли, естественно, смутился, но продолжал защищаться, и в этом процессе обе стороны дали еще по несколько залпов. В результате пострадала работа над библейскими и прочими текстами, а также другие дела Бентли, в том числе обременительные обязанности главы колледжа в Кембридже, к тому же он столкнулся с рядом обескураживающих неудач — в частности, ему все‑таки пришлось заплатить ввозную пошлину за бумагу, предназначенную для издания. В конце концов обещание издать греческий Новый Завет с текстом, который не был бы искажен (подобно поздним манускриптам, источникам для Textus Receptus) и оказался бы близким к оригиналу, Бентли так и не сдержал. После смерти ученого его племянник был вынужден вернуть средства, собранные по подписке, этим и закончилась вся история.
Иоганн Альбрехт Бенгель
Во Франции (Симон), в Англии (Милл, Бентли), а также в Германии — во многих странах христианской Европы текстологические проблемы Нового Завета занимали умы выдающихся библеистов той эпохи. Иоганн Альбрехт Бенгель (1687–1752) был благочестивым лютеранским пастором и ученым, которого с юности тревожило обилие расхождений в манускриптах Нового Завета, а в двадцатилетнем возрасте окончательно озадачила публикация издания Милла с его тридцатью тысячами разночтений. Бенгель воспринял ее как испытание для своей веры, опиравшейся на слова Писания. Если эти слова неверны, как же на них может быть основана вера?
Бенгель посвятил этой проблеме большую часть своей научной карьеры, и как мы увидим, добился значительных успехов в поисках ее решения. Но прежде рассмотрим вкратце подход к Библии, которого придерживался Бенгель[79].
Вся жизнь и мышление Бенгеля были пропитаны его религиозными убеждениями. О серьезности, с которой он относился к своей вере, можно судить по названию вступительной лекции, прочтенной им после назначения младшим преподавателем в новой богословской семинарии в Денкендорфе: «De certissima ad veram eruditonem perveniendi ratione per studium pietatis» («Неустанное стремление к благочестию как верный путь к получению прочных знаний»).
Бенгель, получивший классическое образование, чрезвычайно осмотрительно относился к толкованию библейских текстов. Вероятно, он известен в первую очередь как автор комментариев к Библии: его перу принадлежат подробные примечания к каждой книге Нового Завета, он обстоятельно рассматривает вопросы грамматики, истории и толкования, дает ясные и увлекательные объяснения, заслуживающие внимания современного читателя. Стержнем этих экзегетических трудов являлось доверие к словам Писания. Это доверие простиралось настолько далеко, что уводило Бенгеля в направлении, которое может показаться немного странным. Считая все слова Писания — в том числе слова пророков и Откровения — богодухновенными, Бенгель пришел к убеждению, что великая сопричастность Бога к людским делам близится к кульминации и, согласно библейскому пророчеству, поколение самого Бенгеля живет незадолго до конца света. По сути дела, он верил, что знает дату конца света: он должен наступить примерно через сто лет, в 1836 году.
Бенгеля не смущали такие строки, как Мф 24:36, где говорится, что «о дне же том и часе никто не знает, ни Ангелы небесные, ни даже Сын, а только Отец Мой один». Будучи педантичным толкователем, Бенгель обращает внимание на то, что Иисус пользуется настоящим временем: в то время дату действительно «никто не знал», но это еще не значит, что и позднее она не станет известной. Христиане позднейших времен узнают обо всем, изучая библейские пророчества. Папство — вероятно, Антихрист; масоны — лжепророк из Откровения, а до конца света осталось всего одно столетие (так Бенгель писал в 30–х годах XVIII века).
Великая скорбь, которой примитивная церковь ждала от будущего Антихриста, еще не началась, но он очень скоро явится, ибо пророчества из глав 10–14 Апокалипсиса сбывались на протяжении многих веков, главное событие вырисовывается все отчетливее: не пройдет и ста лет, как произойдут большие предсказанные перемены… Но не будем об остальном, особенно о великой кончине, которую я предвижу в 1836 году[80].
Как видно, у нынешних предсказателей Страшного суда — Хэла Линдси (автора «Великой последней планеты Земля») и Тима Ла Хэя (соавтора «Оставленных на земле») — были предшественники, как будут и последователи, во веки веков.