В этих кругах нашлись люди, у которых Тишендорфу удалось получить финансовую поддержку, необходимую для путешествий в другие страны Европы и Ближнего Востока с целью поиска манускриптов. Самой знаменитой находкой Тишендорфа стала одна из поистине великих рукописных копий Библии, существующих по сей день, — Синайский кодекс. История его обнаружения больше похожа на легенду, хотя известна нам со слов, записанных рукой Тишендорфа.
В 1844 году еще не достигший тридцатилетия Тишендорф предпринял поездку в Египет. Верхом на верблюдах он и его спутники добрались до пустынного монастыря святой Екатерины. О том, что произошло в монастыре 24 мая 1844 года, подробно рассказал сам Тишендорф:
Жемчужину всех моих исследований я нашел у подножия горы Синай, в монастыре святой Екатерины. Посетив монастырь в мае 1844 года, я заметил посреди просторного помещения вместительную корзину, полную старых пергаментов, и библиотекарь, сведущий человек, сообщил мне, что две такие же кучи рукописей, заплесневевшие от времени, уже предали огню. Каким же было мое изумление, когда в этом ворохе я обнаружил довольно много листов экземпляра Ветхого Завета на греческом — как мне показалось, самого древнего из виденных мной. Монастырское начальство позволило мне забрать треть этих пергаментов, или сорок три листа, весьма охотно, поскольку их все равно собирались сжечь. Но выпросить остальное мне не удалось. Слишком явная радость, которую я выказал, возбудила их подозрения насчет ценности манускрипта. Я разобрал и переписал страницу текста из Исайи и Иеремии, и потребовал, чтобы монахи с религиозным рвением берегли все подобные рукописи, какие им попадутся[86].
Тишендорф попытался забрать и оставшуюся часть драгоценного манускрипта, но так и не смог убедить монахов расстаться с ним. Вернувшись в монастырь через девять лет, он обнаружил, что рукопись пропала бесследно. Затем в 1859 году он совершил новое путешествие — на этот раз под покровительством русского царя Александра II, питавшего интерес ко всему христианскому, особенно к христианским древностям. Никаких следов манускрипта не находилось вплоть до последнего дня очередного пребывания Тишендорфа в монастыре. Получив приглашение посетить келью монастырского эконома, Тишендорф завел с ним разговор о Септуагинте (греческом Ветхом Завете) и услышал от эконома: «Я тоже читал Септуагинту». И он вынес из угла комнаты фолиант, завернутый в красную ткань. Тишендорф продолжает:
Я развернул его и, к своему полному изумлению, обнаружил не только те самые фрагменты, которые пятнадцать лет назад извлек из мусорной корзины, но и другие тексты Ветхого Завета, полный Новый Завет и вдобавок Послание Варнавы и часть «Пастыря» Ерма. Радость переполняла меня, но на этот раз я постарался скрыть ее от эконома и остальных собравшихся и как можно небрежнее попросил позволения забрать манускрипт в келью, где я спал, чтобы на досуге полистать его[87].
Тишендорф мгновенно понял, что за манускрипт перед ним — самый ранний из уцелевших источников текста Нового Завета, «самое драгоценное библейское сокровище из всех существующих — документ, возрастом и значением превосходящий все манускрипты, которые мне доводилось изучать». После сложных и длительных переговоров, во время которых Тишендорф недвусмысленно намекал монахам, что его покровитель, русский царь, будет настолько обрадован преподнесенной в дар редкой рукописью, что наверняка сделает щедрые денежные пожертвования монастырю, ему наконец разрешили увезти манускрипт в Лейпциг. Там за царский счет Тишендорф подготовил роскошное четырехтомное издание, вышедшее в свет в 1862 году к тысячелетию основания Российской империи[88].
После революции 1917 года новое русское правительство, нуждающееся в средствах и незаинтересованное в хранении манускриптов Библии, продало Синайский кодекс Британскому музею за 100 тысяч фунтов стерлингов. В настоящее время он как часть постоянной экспозиции Британской библиотеки выставлен в зале манускриптов.
Разумеется, это был всего один из многочисленных вкладов Тишендорфа в развитие текстологии[89]. Всего он опубликовал 22 издания раннехристианских текстов, а также восемь отдельных изданий греческого Нового Завета — все восемь по сей день остаются кладезем сведений, подтверждающих подлинность тех или иных разночтений греческого текста. О плодовитости этого ученого говорит библиографический очерк, подготовленный Каспаром Рене Грегори: в этом очерке список публикаций Тишендорфа занимает целиком одиннадцать страниц[90].
Брук Фосс Уэсткотт и Фентон Джон Энтони Хорт
Более чем кто‑либо из ученых XVIII‑XIX века, два профессора Кембриджа, Брук Фосс Уэсткотт (Весткотт, 1825–1901) и Фентон Джон Энтони Хорт (1828–1892), заслуживают благодарности современных текстологов за разработку аналитических методов, которыми мы пользуемся при изучении манускриптов Нового Завета. С тех пор как в 1881 году была опубликована их знаменитая работа «Новый Завет в греческом подлиннике», с этими именами приходилось считаться всем ученым — признавая их проницательность, уточняя отдельные детали их работ, предлагая альтернативные подходы с учетом четкой и авторитетной аналитической системы Уэсткотта и Хорта. Своими достоинствами эта система обязана в первую очередь таланту Хорта.
Труд Уэсткотта и Хорта был издан в двух томах. Один из них представлял собой редакцию Нового Завета, основанную на результатах 28–летней совместной работы с целью выявить оригинальный текст в местах, где имелись разночтения. Второй том был изложением основных принципов, которым ученые следовали при подготовке материалов для первого тома. Хорт написал второй том, представив в нем на редкость аргументированный и весомый обзор материалов и методов, доступных ученым, решающим практические вопросы в сфере текстологии. Текст исполнен смысла, в нем нет ни единого лишнего слова. Логика очевидна, проблема рассмотрена всесторонне. Это замечательная книга, во многих отношениях — классический труд в данной сфере. От своих студентов я требую обязательного усвоения содержащихся в ней материалов.
В некоторой мере Уэсткотт и Хорт были поглощены текстологическими проблемами Нового Завета на протяжении всей своей научной карьеры. Еще в возрасте двадцати трех лет Хорт, получивший классическое образование, но не подозревавший о том, с какими трудностями сопряжено изучение Нового Завета, писал своему другу Джону Эллертону:
Еще несколько недель назад я понятия не имел о значении этих текстов, так как слишком мало читал греческий завет, с трудом продираясь через чудовищный Textus Receptus… Сколько исправлений в хорошем достоверном мс [манускрипте] прояснили смысл не вульгарным, условным образом, а придавая ему глубину и полноту… Подумать только, этот мерзкий Textus Receptus целиком основан на поздних мсс [манускриптах]; счастье, что еще сохранились такие ранние[91].
Всего через пару лет после этого Уэсткотт и Хорт решают взяться за новую редакцию Нового Завета. В очередном письме Эллертону 19 апреля 1853 года Хорт рассказывает:
Я ни с кем не виделся, кроме Уэсткотта, у которого… провел несколько часов. Об одном результате нашего разговора я могу сообщить и тебе. Мы с ним намерены отредактировать греческий текст Нового Завета — за два — три года, если получится. Лахман и Тишендорф приводят богатый материал, но этого недостаточно… Наша цель — предоставить священникам в целом, школам и т. д. краткий греческий завет, не обезображенный византийскими [то есть средневековыми] искажениями[92].
Оптимистичные ожидания, что работа над изданием не затянется, не покидали Хорта до ноября того же года, когда он писал, что вместе с Уэсткоттом надеется «тиснуть» свою редакцию «через год с небольшим»[93]. Но едва началась работа, надежды на ее быстрое завершение померкли. Спустя девять лет Хорт подбадривает в письме Уэсткотта, подавленного открывшейся перспективой:
Эта работа должна быть выполнена, а выполнить ее с удовлетворительными результатами невозможно… без упорного труда, что во всей Европе осознаем разве что мы сами. Для большей части чтений, если мысленно отделить их от всех остальных, затраты труда совершенно непропорциональны. Однако, веря, что абсолютно невозможно провести черту между важными и неважными чтениями, я едва ли назову эти затраты труда непропорциональными по сравнению со значимостью целого текста, отредактированного так, как только это возможно. Думаю, с нашей стороны было бы абсолютно непростительно бросить эту работу[94].