На свой семнадцатый день рождения Джоми первый раз увидел тот сон…
Это было похоже на рот, который образовался у него в голове. Рот сформировался прямо из серого вещества внутри черепа. Во сне Джоми это понял. Если бы он мог повернуть глаза вовнутрь, то увидел бы в глубине головы губы и шевелящийся язык, который и был источником чавкающих звуков, которые Джоми услышал во сне. Его охватил ужас. Почему-то он не мог проснуться, пока эти внутренние губы не перестали слюняво бормотать и не умолкли.
В течение нескольких последующих ночей звуки изнутри всё больше и больше стали походить на слова. Пусть смысл их оставался туманным, но они становились яснее, словно подстраиваясь под знакомый Джоми язык.
Джоми делил тесную комнатушку на чердаке со старшим братом, Большим Веном. Естественно, он не стал спрашивать, снился ли Вену голос или не просыпался ли Вен в предрассветные часы, решив, что слышит шёпот, идущий у Джоми из головы. Перед глазами у него каждый раз, как предупреждение, вставало колесо на рыночной площади. Джоми во сне обливался потом. Соломенный тюфяк на утро был хоть выжимай.
— Я превращаюсь в… нелюдь? — спрашивал Джоми себя с тревогой.
Может быть, это всего лишь кошмар. Он выбросил из головы всякие мысли просить совета у преподобного Фарба. И вместо этого ревностно молился Императору, прося избавить от бормотания в голове.
С каждым голубым рассветом Джоми уходил с отрядом других работников за город на гроксовую станцию и ферму. Там, раздевшись до набедренной повязки и оберега на шее, он горбатился в пристройке у скотобойни, разбирая требуху.
— Тебе ещё повезло, — часто говаривала ему низенькая, коренастая мать. — Такая непыльная работёнка в твои-то годы!
И это было правдой. Гроксы, крупные рептилии, славились злобным нравом. Если бы они не давали вкусное и весьма питательное мясо, а сами не жрали любой мусор, только давай, даже землю, любой здравомыслящий человек держался бы от них подальше. Хотя ящериц-производителей держали на химических седативах, твари всё равно в любой момент могли сойти с катушек. В загонах, среди своих собратьев, такое поведение для гроксов было вполне естественным. Скоту, который шёл на мясо, делали лоботомию. Но, когда их гнали на бойню, даже эти зверюги с перерезанными мозгами могли показать свой норов. Каждый гроксовод или забойщик легко мог лишиться пальца, глаза, а то и жизни. Практически любой мог похвастаться уродливыми шрамами. Правители Урпола, столичного города в невообразимой сотне километров от Гроксгельта, непрерывно требовали поставок гроксового мяса: для собственного потребления и для прибыльного экспорта. Мясо в Урпол перевозили летучие роботы-холодильники.
— Судьба тебя любит, — не раз говорила ему мать. И это тоже было правдой. Джоми был хорошо сложен и приятен лицом, чист от всяких бородавок и кист, поражавших большинство жителей.
Это жена фермера, бочкообразная Галандра Пущик, поставила Джоми на это теплое местечко. Мадам Пущик часто заходила в требушной сарай, чтобы похотливо поглазеть на Джоми, блестящего от крови и пота. Особенно она любила отираться возле пруда, пожирая его глазами, пока он мылся после работы. О да, глаз на него она положила. Но Галандра Пущик слишком боялась драчливого мужа, чтобы пойти дальше просто любования.
Сам же Джоми положил глаз на дочку Пущиков. Стройная красавица Гретхи ходила в широкополой соломенной шляпе и с зонтиком, прикрываясь от жгучего голубого солнца. Она воротила свой вздёрнутый носик от большей части городских юнцов, при этом наделяя Джоми улыбкой, когда мать не видела — и тогда его сердце начинало биться чаще. Со слов, которыми порой удавалось с ней перекинуться, Джоми узнал, что Гретхи нацелилась стать любовницей кого-нибудь из барственных властителей Урпола. Но, может быть, ей захочется сначала поупражняться на нём?
В тот день, пока Джоми сортировал гроксовые печенки, почки и сердца, рот у него в голове заговорил отчётливо и ласково.
«Спокойно, — проворковал он. — Не бойся меня. Я могу научить тебя многому, чтобы ты смог выжить и утолить свои юные желания. Да-да, чтобы выжить, ведь ты отличаешься от других, не так ли?»
«Кто ты?» — подумал Джоми напряжённо. Даже тогда он сумел воспротивиться желанию заговорить вслух, чтобы не рисковать, что его услышит кто-то из других работников. Был ли смутный голос мужским, или он был женский? Пожалуй, ни то, ни другое…
«Кто ты, голос?»
«Прежде, чем ты поймёшь ответ, ты должен многому научиться. Скажи мне: как выглядит твой мир?»
«Выглядит? Ну, по-разному выглядит. Ровный и скалистый. Повыше и пониже…»
«Издалека, Джоми, издалека, если смотреть так, что холмов и долин уже не видно? Если смотреть глазами птицы, что забралась выше любых других птиц?»
«Наверное… как тарелка?»
«О, нет… Послушай, Джоми, твой мир круглый, как яблоко. Твой мир — это большая луна, которая вращается вокруг гигантского мира, целиком сделанного из газа, который представляет собой ещё большее яблоко. А твоё голубое солнце — самое огромное яблоко из всех вокруг».
«Как так? Ведь солнце намного меньше гиганта».
«Но зато теплее, да? Ты никогда не думал, почему оно теплее?»
«Конечно, думал».
«Но решил, что будет лучше не спрашивать, да? Умно, Джоми, умно…» — Как же голос обласкивает его! — «Меня ты можешь спрашивать безо всякого страха. Твоё солнце настолько огромно, что горит, сжимаясь под собственным весом. Это звезда — и она так далеко, что кажется размером с ноготь большого пальца на вытянутой руке. Как и я далеко от тебя, мой Джоми, — голос словно вздохнул. — На самом деле, намного дальше, чем твоя звезда».
Джоми продолжал раскладывать по лоткам скользкие, вонючие внутренности.
«Солнце не может быть звездой. Звёзды-фонарики — они маленькие и холодные».
«Ах, невинная юность! Звёзды — это не фонарики. Давай-ка пойдём маленькими шажками, хорошо? И твоя луна, и твоё солнце, и твой гигант, и звёзды — все они сферической формы».
«Сферической?» — Какие слова знает этот голос: такими только властителям Урпола говорить.
«Круглой. Подумай громко о круге, плавающем в пустоте пространства».
«Ну уж нет!» — Круг — это колесо, страшное, запретное колесо. Ни один человек не должен делать колеса, не должен пользоваться колесом, кроме как для казни, иначе ведьмы восторжествуют и станут править миром!
«Успокойся, милый юнец. Колесо — это начало познания. Я расскажу тебе почему, если ты сосредоточишься и представишь себе круг. Это поможет мне… сфокусироваться на тебе».
«Сфокусироваться?»
«Увидеть тебя, как сквозь линзу».
«Какую линзу?»
«Ах, тебе ещё столько предстоит узнать! И я научу тебя — втайне от всех».
Пока Джоми мылся, Галандра Пущик стояла, уперев руки в гигантские бёдра и пожирая его глазами, точно это завтрашний обед. К своему ужасу, Джоми подслушал её мысли…
Галандра Пущик сладострастно представляла, как гладит своими мясистыми ручищами Джоми по всему телу. Ей хотелось помять его, словно тесто, а потом зажарить, как каравай, в своих горячих объятиях. Фермер Пущик скоро уедет по делам. Тогда-то она и позабавится с мальчишкой…
Джоми мог слушать чужие мысли. Это было так, словно голос размял мышцы у него в мозгу, которые прежде были тонкими, как нитки; это было как щекотка в нервных окончаниях мозга, которые прежде висели дрябло, а теперь завязались в узлы и срослись между собой.
Он мог слушать чужие мысли. Следовательно, он колдун.
«Не переживай, — посоветовал голос. — Но продолжай думать громко о круге. Так я смогу найти тебя. Так я смогу спасти тебя, мой волшебный мальчик».
Много дней голос рассказывал ему об удовольствиях и красотах огромного мироздания за пределами сельской луны, на которой Джоми ждали только труд, пот и страх.