Радости и великолепие, которые описывал голос, казались словно воспоминаниями воспоминаний, отзвуками отзвуков, так будто пережитое случилось так много лет назад, что невозможно и сосчитать, и голос более не совсем понимал их природу, но всё равно не мог удержаться от воспоминаний.
В каюте космического крейсера «Верность человеческая» инквизитор Торк Серпилиан размышлял над парадоксом, который становился для него уже навязчивой идеей. Он нажал кнопку своего зашифрованного диария и начал говорить:
— Прошла неделя с тех пор, как мы благополучно вынырнули из варп-пространства, benedico Imperatorem. Мы висим на орбите газового гиганта Дельта Хомейни-5.
За ажурным четырёхлистным переплётом обзорного иллюминатора огромный оранжевый шар из бурлящего водорода и метана держал на невидимом поводке серп единственной крупной луны, мерцающий кромкой атмосферы.
— Propositum: тысячи лет наш неумирающий Император защищает человечество от психических нападок из варпа, дабы — в далёком однажды — род человеческий смог развить в себе психические силы, могучие настолько, чтобы защищать себя самое…
Вдоль охряных пластальных стен ниспадали боевые знамёна цвета запёкшейся крови. В качестве трофеев развешаны выбеленные черепа ксеносов и взятые с бою доспехи. Ибо это был корабль легионес астартес — космических десантников.
И всё же ксеносы как таковые мало волновали Серпилиана. Даже самые коварные ксеносы были, в сущности говоря, лишь созданиями природы: они рождались и росли в той самой Вселенной, что и род людской. Чужаки — ничто в сравнении с жуткими паразитами, обитавшими в варпе. На родной планете Серпилиана водилась одна неприятная оса, которая откладывала яйца с крючками под кожу животным и людям. Варп-паразиты откладывали свой эквивалент яиц людям в разум. Из этих «яиц» вылуплялись сущности, которые брали под контроль тело жертвы, пожирая его изнутри и распространяя заразу. Другие твари из варпа захватывали человечьи души и утаскивали к себе во тьму, чтобы там не торопясь попировать. А были и гораздо более могущественные сущности: демоны.
Псайкеры-ведьмы представляли собой настоящие маяки, ярко светящие в варпе. Они могли привлечь к себе паразитов и демонов, которым ничего не стоило разорить целую планету и обратить её жителей в нелюдь.
— Subpropositum: диких, неуправляемых, заблудших псайкеров наша Инквизиция должна выискивать и уничтожать.
— Counterpropositum: дабы поддерживать нашего Императора, каждый день тысячи молодых псайкеров должны отдать свои души — и добровольно! — чтобы подпитать его колоссальную болящую душу.
Да, действительно, нарождающихся псайкеров рьяно выискивали и переправляли на Терру полными трюмами. Псайкеры крупного калибра, кого можно обучить служить Империуму, подвергались присоединению души к Императору ради собственной же защиты — мучительному обряду, который, как правило, лишал зрения. Исключительным индивидуумам, таким, как сам Серпилиан, дозволялось ментально защищать себя самим. Самый цвет таких вольных псайкеров поступал в Инквизицию. Но, всё равно, каждый день сотни сосланных на Терру, исправно наставляемых в благословенном самопожертвовании, отдавали свои жизни ненасытной утробе разума Бога-Императора. А во многих других местах Галактики псайкеров, не поддающихся укрощению, истребляли как ведьм.
— Paradoxus: мы искореняем, как сорняки, то, с чего не можем снять урожай. И, собрали мы их или вырвали с корнем, новые всходы вытаптываем, насколько это в наших силах. Как тогда роду людскому развить ту независимую будущую силу, в которой он так отчаянно нуждается?
Серпилиан вообразил покрытый травами луг, который в течение тысяч лет периодически вытаптывают. Он представил себе, как зеленые ростки с трудом тянутся к свету, чтобы их тут же безжалостно раздавили, только бы не отдать на прокорм злобным созданиям варпа.
Ослабит ли Император в конце концов свою сокрушительную хватку, разрешив себе умереть? Позволив таким образом траве вдруг дать ровные, высокие и сильные всходы — ростки сверхлюдей? А до той чудесной эпохи — жесточайшее подавление?
— Дай мне не превратиться в еретика, — пробормотал Серпилиан. — Я не должен стать еретиком.
Поразмыслив, он стёр последнюю запись.
За время службы Серпилиан попадал в разные ситуации достаточно, чтобы убедиться в мудрости Императора. Он участвовал в таком количестве беспощадных актов, был зачинателем стольких деяний неизбежной жестокости… Самый последний: на Валхалле-2, где поработители вторглись из варпа и разожгли яростное восстание против Империума.
— Вселенная, — поведал он диарию, — жестокое, дикое и непрощающее место. Поле битвы. А самые чёрные враги притаились в варпе, словно тигры, готовые броситься на человечье стадо. Если внимание тигров привлёк даже один, то могут вырезать всё остальное стадо — или, того хуже, совратить и обратить ко злу.
Разве самому Серпилиану иногда не приходилось действовать как зверю, руководя жестокими расправами на службе у тирана?
Серпилиан особенно не гордился своим независимым мышлением. Он скорее сожалел об этих вторжениях непрошенных сомнений. С другой стороны, подобные черты личности придают уму определённую гибкость и остроту, дабы лучше служить делу Императора и человеческой расе.
Облачение инквизитора отражало этот независимый нрав. Длинный килт из серебристого меха, кираса с радужным отливом, вид которой приводил на ум панцирь гигантского экзотического жука, и кроваво-красная мантия с высоким воротником. На обоих указательных пальцах сидели диковинные перстни джокаеро: в одном — уменьшенный игольник, в другом — крошечный лазпистолет. Более традиционное оружие инквизитор носил при себе скрытно. На шее болтались амулеты, производящие при движении изгоняющую бесов музыку.
Серпилиан был высок, смугл и худощав. Вислые чёрные усы напоминали жвалы какого-нибудь насекомого. На правой щеке было наколото недремлющее око.
Задолго до того, как дверь каюты открылась, впуская командора Хакарда, Серпилиан уже ждал его прихода. Инквизитор хорошо умел чувствовать присутствие других и прекрасно знал, кто и где находится, в весьма приличном радиусе. Необычное следствие этого умения позволяло ему предчувствовать вторжения из варпа. Вот почему «Верность человеческая» прибыла в солнечную систему Дельты Хомейни. Вскоре после отлёта с Валхалла-2, Серпилиану приснился тошнотворно приторный, вкрадчивый голос, ни мужской и ни женский, который обхаживал яркий юный разум где-то очень далеко. И тот юный разум был… особенным, в том смысле, в каком был особенным разум самого Серпилиана в юности, только, похоже, гораздо — гораздо-гораздо — сильнее. Потому, даже через световые годы и невообразимые переменчивые течения моря варпа, Серпилиан услышал… нечто, что нашло отклик в его собственной душе, что заставило насторожиться его инстинкты, словно зловещие нити мрачной судьбы связали его с этим разумом и этим призрачным, обольстительным голосом.
Костяные руны Серпилиана вкупе с прорицанием корабельного навигатора на картах Таро указали на голубую звезду, четвёртую по яркости в созвездии Хомейни…
— Корабль занял орбиту родительской планеты, — почтительно доложил Хакард, с едва заметной укоризной, которую вряд ли осмелился бы озвучить. — Я решил, что будет дипломатичнее не давать приказ капитану выйти на орбиту самой луны, не засвидетельствовав по сети своё почтение губернатору.
На подбородке Хакарда белел рубец шрама, похожий на след от удара. Татуировка на щеке изображала череп, насаженный на кинжал. Зубы командора были выкрашены в чёрный цвет в знак того, что всякая его улыбка будет мрачной. Алый знак дворянства — символический силовой топор — украшал правый наколенник так, что, припадая на колено в молитве перед образом Императора, командор смиренно попирал собственный герб. Рука в перчатке блуждала возле имперского орла, выписанного пурпуром на лавандовом форменном нагруднике, словно подчеркивая беспрекословную преданность.