Взоры собравшихся Приносящих Бедствия горели благочестивой самоотверженностью. И всё это, чтобы выловить одного мальчишку… Внутреннее чувство Серпилиана по-прежнему твердило, что эта операция имеет огромное значение. Если бы только он видел яснее! Сама пелена на его внутреннем взоре подразумевала, что он с десантниками столкнулся с могучим противником и награда может быть огромной.
Хакарду он шепнул:
— Космодесантники и огрины должны быть как одно целое под твоим командованием. Последние — не просто таран. Если я не благословлю их, мы все потеряем в уважении.
Погибший капеллан Приносящих Бедствия тоже благословил бы преданных и надёжных вонючек? Хакард поёжился, но возражать, конечно, не стал.
— Benedictio! — возвысил голос Серпилиан. — Benedictiones! Triumphus! Пусть в этом походе вас ведёт слово: «Император Всего».
— Император Всего! — хором откликнулись Приносящие Бедствия.
Покидая место сбора, Серпилиан дал себе клятву удвоить усилия, чтобы найти смутные следы мальчишки. Костяные руны продолжали ему препятствовать, словно сговорившись с той силой, что нацелилась на мальчика, будто претворяли в жизнь пятисотлетнюю месть Инквизиции, лишившей их плоти.
Прекрасно. Значит, обойдёмся без их помощи. Придётся положиться только на мысленные приёмы. Нужно попытаться перенять образ мышления мальчика, ведь между нами есть судьбоносная связь. Таким образом можно попытаться найти мальчика.
Он должен забыть всё, что знал об Империуме. Он должен стереть всё, что знал о тайных премудростях Инквизиции, добытых тысячелетиями страшных испытаний и непреклонной праведности и, что касалось Серпилиана, несколькими десятилетиями службы.
Он должен представить себя рождённым на сельской луне. Он должен вообразить, как разум распускает странные лепестки — невидимые другим крестьянам — лепестки, которые служат эзотерическими блюдцами психического радара; как распрямляются тычинки — антенны разума; как каждую из тычинок венчает пыльца, такая сладкая для демонов и хищников.
Он не должен спрашивать себя: где точно растёт этот цветок? Вместо этого он должен спросить: что этот цветок сейчас чувствует?
Он должен отождествить себя с этим цветком, которым сорвёт и преподнесёт Императору. Он должен скопировать свою добычу. Посредством этого он сможет развеять психическую мглу. Ведь, если достаточно хорошо сосредоточиться на том, чтобы притвориться таким мальчиком, то, может быть, даже удастся отвлечь на себя эту зловещую силу, словно самонаводящуюся ракету, перед которой появилась блестящая ложная цель.
Но сперва…
Размышляя, Серпилиан стоял в коридоре, который охватывали мощные рёбра шпангоута и увивали чёрные кишки силовых кабелей. Теперь он зашагал к помещению, где расположились огрины. Он не обращал внимания на запах, который на самом деле не противнее вони множества лопнувших черев, — так он себе сказал. Он не обращал внимания на паразитов под ногами, которые на самом деле больше походили на мелких съедобных домашних питомцев.
— Benedico homines gigantes!
— Молчать, огрины! — взревел БАШКовитый сержант, становясь «во фрунт».
Пока Серпилиан разглагольствовал со своей литанией благословений и заклинаний, всё, что он слышал из массы своей конгрегации в качестве ответа — это ворчание и отрыжки. С другой стороны, звуки эти могли оказаться символом благочестивого пиетета. Одинокий механик-скват, вежливо смяв в руках фуражку, дружелюбно и как-то по-клоунски скалился, точно у коротышки были какие-то свои отношения с инквизиторами.
Двигатели «Верности человеческой» взвыли, корпус принялся стонать. Крейсер, наконец, опускался в атмосферу луны.
Закончив благословение последним звучным «Imperator benedicat», Серпилиан сбежал к себе в каюту, где наконец освободился от риз капеллана.
Включив обзорный экран в железной окантовке из черепов и скорпионов, инквизитор засмотрелся на мерцающий внизу, растущий вид города Урпол. На плоскую серую медаль космопорта с щербинами взлётных площадок. На шпили, торчащие, словно густо напомаженные волосы. Пригороды напоминали щетину, дороги — складки морщин, зигзагами уходящие в желтеющую, комковатую кожу пейзажа. Река казалась петлями голубых вен, озеро — кровоизлиянием, фермы — синяками.
Серпилиан преклонил колена и подумал: «Я — странный цветок, растущий где-то на этой земле. Мои алые тайные лепестки — это уши, что слышат голоса психических ветров. Моя пыльца пахнет сладостно для паразитов…»
Он ведь тоже был когда-то странным цветком?
Рождённый на благопристойных верхних уровнях города-улья Магнокс на Денеболе-5, юный Торк разрывался между жаждой знаний и плотскими удовольствиями. И то, и другое, конечно, были лишь разные грани поисков нового опыта.
Однако, юнец, который единственно ищет музыки побезумнее, вина покрепче и девчонок побойчее, и в любую секунду готовый стать поэтом, ловким преступником или каким-нибудь маньяком ради трепета опасности, скорее всего просто перегорит, пройдя свой юношеский путь, после чего успокоится в уютном следовании традициям.
А прилежный и умный юнец легко превратится в успешного — может, даже блистательного — «сухаря».
Но сложи этих двоих в один мешок…
Отец Торка был канцлером одного из знатных домов Магнокса. И, естественно, едва возмужав, Торк примкнул к одной из великосветских привилегированных банд бездельников, что прожигают жизнь, щеголяя блестящими костюмами по самой последней моде, чёрными гульфиками, причудливыми драгоценностями, шлемами с плюмажами, в наушниках с крашмузыкой. Что ранят и убивают силовыми стилетами, вонзая шип вибрирующей, обжигающей энергии в печень сопернику.
Как-то ночью, во время рейда по нижним техноуровням Магнокса, Торк впервые почувствовал присутствие засады. Сияющая, многомерная карта с метками человеческих жизней всплыла у него перед внутренним взором, искажённая, перечёркнутая помехами, ещё нуждающаяся в настройке…
Впоследствии на этой таинственной многозначной карте он будет видеть зловещее розовато-лиловое свечение вторжений из варпа. Он повёл тогда банду сорванцов на логово псайкеров. Псайкеры эти были на грани одержимости демонами. Соперничающая банда их охраняла — и превратилась в разгульный эротический культ. Открой банда Торка этих псайкеров первыми, события могли бы пойти по-другому. Жадные до возбуждения, золотые юнцы с верхних уровней могли бы сделать из псайкеров талисманы банды. Торк мог бы стать главарём шабаша ведьм. И, в конце концов, с ярыми ведьмознатцами на хвосте, ему бы пришлось бежать и прятаться среди отребьев подулья.
Но события не пошли по этому пути. Более того, Торк прилежно учился и потому знал, как устроен Империум, лучше своих соратников. Он решил, что понял силу нитей, им управляющих, и как тянуть за эти нити. Его банда одолела покровителей псайкеров, которых те то баловали, то третировали попеременно. И вместе с захваченными «игрушками» явился в Экклезиархию, изъявив о желании стать инквизитором, что открыло бы для него самый смелый жизненный опыт — в известных рамках.
Он никоим образом не находил приятным весь свой последующий опыт, и временами его осаждали мысли, что он предаёт своих братьев по разуму, пусть даже из суровой необходимости, которая за годы обучения становилась для него всё яснее. Благочестие стало для него защитой против угрызений совести. Вера стала для него болеутоляющим, стала его оправданием. Он по-прежнему одевался, как денди, только посвятивший себя тяжкой службе; а начальство в ответ лишь улыбалось — в своей манере: едва заметно и сурово — этим следам благородного озорства.
— Я цветок, я цветок, — монотонно повторял Серпилиан, дыша в ритме транса.
Начать с того, что сам Торк был чем-то вроде орхидеи. Мальчик же, которого он искал, был чудесной, но сорной травой, проросшей на засиженной мухами ферме. Сможет ли инквизитор отождествить себя с таким? Розовато-лиловое свечение пачкало внутреннюю карту как ни попадя, отказываясь собираться в одну указующую точку. Это же свечение и скрывало опрометчиво-юные оттенки цветка.