— Ох, — только и произнесла она с озабоченным видом, коснувшись его руки точно так же некстати, как дотронулась до руки Роберта Такахаси в копировальном центре.
В тот вечер, после того как они наконец расстались, Жюль позвонила Эш и, как только та ответила, сообщила: «Ну вот, я кое с кем переспала». Они с Эш разговаривали ежедневно и виделись в актерском классе раз в неделю, а то и чаще. Эш работала неполный день в офисе своего отца, ведя картотеки, которые называла худшей работой в мире, а еще ходила на прослушивания. Недавно ее взяли на роль русалки в экспериментальной пьесе, которую предстояло две недели разыгрывать на складе в Астории, в Куинсе; по-видимому, постановщики были заинтересованы в том, чтобы привлечь ее и к своему следующему спектаклю. Это было начало, настоящее начало, и, хотя платили очень мало, Гил и Бетси Вулф компенсировали аренду квартиры, где она жила с Итаном. Стабильного заработка у Итана, который рисовал мультфильмы на заказ, не было. Он уверял, что вот-вот получит настоящую работу в анимации. А до сих пор он выполнил множество мелких заказов и постоянно делал наброски в блокнотиках на спирали, отягощавших его задний карман.
— С кем? — недоверчиво спросила Эш.
— А почему ты говоришь таким потрясенным тоном? Есть же, как известно, желающие увидеть меня нагишом.
В трубке трещало, и связь прерывалась; Эш с Итаном недавно получили в подарок от родителей Эш один из новомодных беспроводных телефонов, но эта большая и массивная штуковина едва ли того стоила, поскольку сигнал вечно пропадал, прежде чем успеешь толком поговорить.
— Как-как тебя увидеть? — переспросила Эш. — Я не расслышала.
— Нагишом.
— А, вон чего. Ну да, ну да, конечно. Просто ты ни с кем не спала с тех пор, как мы обе жили в одном городе, — сказала Эш. — В прошлом у тебя всегда были любовники-невидимки, когда ты о них рассказывала.
— Не называй их любовниками.
— Я всегда так говорю.
— Знаю. Вы с Итаном — любовники. Мне это никогда не нравилось, но я тебе не говорила.
— Что еще тебе не нравилось? — спросила Эш.
— Ничего. Все остальное мне в вас нравилось.
Она говорила правду, так и было. В Эш до сих пор мало что могло вызвать возражения. Не упрекать же ее в том, что она употребляет слово «любовник». Разговаривать с Эш сейчас, рассказывать ей о Деннисе было по-своему почти так же приятно, как лечь с Деннисом в постель. «Он весь в настоящем времени», — хотелось ей сказать, но Эш попросила бы объяснить подробнее, а Жюль не смогла бы. Может быть, его соответствие настоящему времени свидетельствует о том, что ему не хватает будущего; может быть, раз у него еще нет никаких собственных планов, вообще ничего кроме того, что есть под рукой, она не может на него рассчитывать. Но она уже знала, что это не так.
Довольно скоро, предполагала Жюль, предстоит совместный ужин. Наверное, в каком-нибудь дешевом индийском ресторане на 6-й Восточной улице. Все будут очень внимательны и разговорчивы, Итан с Эш будут бомбить Денниса любезностями над шипящими железными тарелками с тандури. Но в любом случае все увидят, насколько Деннис другой, и немного удивятся, хоть Жюль и предупреждала. Кто-нибудь упомянет бассейны Дэвида Хокни. «А что это такое?» — спросит Деннис бесхитростно, не стыдясь, и Эш объяснит, что Дэвид Хокни — художник, часто рисующий красивые бирюзовые бассейны, и что всем вместе надо сходить на его выставку. «Неплохо бы», — поддержит Деннис. А когда вечер закончится, скажет Жюль: «Твои друзья такие милые! Давай сходим с ними на эту выставку Дэвида Хэкни». Она спокойно поправит: «Хокни». А они скажут, когда позвонят ей на следующий день: «Он явно от тебя без ума. И это главное».
Он не разбирался в искусстве, не мечтал стать актером, мультипликатором, танцором или гобоистом. Он не был евреем, хотя бы наполовину. Никто в его жизни не был похож на Жюль или ее друзей. В городе, еще с самого колледжа, Жюль наталкивалась порой на кого-нибудь из «Лесного духа»; всякий раз, когда это случалось или когда Эш встречала кого-то из лагеря, они созванивались и драматическим голосом произносили: «Мне было видение». Люди, ездившие в «Лесной дух», даже те, с кем они там не дружили близко, представляли мир искусства и творческих возможностей. Но мир Изадоры был другим; он включал в себя искусство, но теперь каждому приходилось думать и о том, как заработать на жизнь, и они делали это как бы с презрением к деньгам, которые лишь позволяли им жить как хочется. Ничто не было таким сгущенным и серьезным, как раньше, в «Лесном духе». Они рассредоточивались, разбегались, оставались близкими друзьями, но попадали в условия, которые выглядят совершенно разными, когда ты сам по себе. Деннис, чуждый искусства, был очень умен и очень старателен. Он не был дебилом. Ей хотелось быть рядом с ним, прикасаться к нему, ей нравился его запах, нравилась его кровать под потолком и мысль о том, как ему с ней хорошо. Он считал ее утонченной, словно бы видя всю пищевую цепь утонченности. Для него она была похожа на других питомцев «Лесного духа» — более земных, чем он сам. Деннис любил узнавать что-то новое, заметила она, и всегда задавал вопросы. Расскажи о первой пьесе, в которой ты играла. Расскажи, как живется, когда у тебя есть сестра. Расскажи про систему Станиславского. Расскажи о своей лучшей подруге Эш. Не было другой жизни, какой он стремился жить, за исключением, казалось, жизни, в которой нет места депрессии. Он не был экстравагантным, объясняла Жюль Эш, зная, что, хотя вроде бы хвалит Денниса, для обеих это звучит скорее как признание его состоятельности. Не экстравагантен, но все равно нравится. До чего же стыдно выяснить, что на самом деле тебе по душе выпендреж.