Владелец поместья, Теодор Мандулян, курил сигару в окружении своих роз, когда прибыл инспектор. Как только последний озвучил суть дела, миллионер прошел на террасу, где стояла пара стульев, и вынул портсигар.
Мандулян был очень крупным человеком, а благодаря широким плечам казался еще крупнее. Роста в нем было более ста восьмидесяти сантиметров, а выглядел он еще на несколько сантиметров выше. Он был одет в жилет и клетчатые штаны и обут в ботинки на пуговицах, напоминая копию портрета эдвардианской эры — сигара, черная борода, учтивость, экзотичность, атмосфера светскости, которую он распространял вокруг себя. Все это вызывало в памяти Эдуарда Седьмого[10].
Как только Флемингу были предоставлены сигара и виски с содовой, с позволения хозяина он объяснил причину своего визита.
— Как я понимаю, вы были близким другом мистера Перитона, — начал он.
— Боюсь, что у деревенских сплетников несколько старомодные взгляды на современное общество, — улыбнулся армянин. — Если человек пользуется моим коттеджем, каждые выходные приходит в мой дом на завтрак, обед, чай, коктейль и ужин, сплетники начинают предполагать, что он — мой близкий друг. Будь они более современны, мой дорогой инспектор, они бы предположили, что Перитон был близким другом дочери хозяина, с самим же хозяином он был лишь мимолетно знаком, — армянин снова улыбнулся. — Мистер Перитон был одним из друзей моей дочери, — добавил он. — Их много.
— Но был ли Перитон… как бы это сказать… был ли он более близким другом вашей дочери, чем большинство других?
— Без всяких сомнений. На самом деле, он был самым близким из всех них. Это меня удивило.
— Могу я спросить — почему?
— Я был удивлен тому, что хоть кто-то из них оставался ее другом дольше шести-восьми недель. Моя дочь, инспектор, как и все нынешнее поколение, очень беспокойное создание. Ее настроения и причуды столь же изменчивы, как и она сама. Целый месяц ей кто-то на самом деле очень нравится, а потом — пуф! — и он исчезает из ее жизни. Но не Перитон. Он остался.
— Он вам нравился?
— Он развлекал меня и мою Дидо. В наши дни уже немалое достижение. Так что я позволил ему за чисто номинальную плату арендовать мой коттедж по ту сторону реки, и обычно он приезжал сюда на каждые выходные. Иногда оставался на несколько недель. Он мог приходить сюда когда угодно, как ему заблагорассудится — на обед, ужин, даже на завтрак. Да, он развлекал меня. Я буду скучать по нему. А моей бедной Дидо, боюсь, его будет не хватать еще больше.
— У него было много врагов?
— Я могу представить мало людей с большим количеством врагов. У него всегда были наготове и острое словцо, и кулак. Прекрасный боксер, я полагаю, и храбрый, насколько это возможно.
— А когда вы в последний раз его видели? Он приходил, как обычно, поужинать с вами прошлой ночью?
— Нет. Не приходил, ни на ужин, ни на коктейль. Последний раз я видел его вчера днем, где-то в половине четвертого.
— То есть в воскресенье?
— Да.
— Он обедал здесь?
— Нет. В субботу он сказал нам, что не придет на обед в воскресенье.
— Он не говорил, где собирается обедать? Не видели ли вы его после того, как он ушел от вас в половине четвертого? Предполагалось, что он будет обедать здесь?
— Ах, этого я не знаю, — с улыбкой отвечал господин Мандулян. — Вам не стоит задавать хозяину такие вопросы, инспектор, лучше спросите у дочери. В действительности мы всегда приглашали Перитона, и он иногда приходил, а иногда нет.
— Еще один вопрос, и я больше не стану вас беспокоить до поры до времени, — сказал Флеминг. — Была ли у него какая-то особая причина для визита к вам вчера в три часа?
Миллионер на мгновение задумался, а затем ответил:
— Да, мистер Флеминг, такая причина была, и даже две. Во-первых, он нашел в парке куропатку, ее подстрелили, пока в субботу нас не было здесь. Он принес ее сюда…
— О, — сказал Флеминг. — Это объясняет то, откуда взялось перо куропатки в кармане его жилета. Продолжайте.
— А вторая причина заключалась в том, что он хотел позаимствовать шесть тысяч фунтов.
— Шесть тысяч фунтов! Это кажется довольно необычным.
Господин Мандулян пожал огромными плечами.
— Я никогда не считал, что люди, приходящие, чтобы занять денег, выглядят необычно. Я даже никогда не считал это чем-то из ряда вон выходящим. Вот когда человек приходит и не пытается занять денег — это совсем другое дело.