— Он немало постарался, чтобы об этом узнала вся деревня. Он всегда приходил в половину первого и без четверти шесть — как раз тогда, когда все заканчивают работу и на улице многолюдно.
— Он делал это, чтобы просто досадить вам?
— Да. Я уверен в этом. Хотя должен признать, что в пятницу он сказал мне, что делает это, чтобы позлить викария — он считал, что мистер Холливелл влюблен в миссис Коллис. Но Перитон солгал об этом. De mortuis nil nisi bonum[14], инспектор, но мне трудно сказать что-либо хорошее о Сеймуре Перитоне. Вне всяких сомнений он был лжецом.
На мгновение Флеминг задумался.
— Так мистер Холливелл не был влюблен в миссис Коллис?
— Нет. Кроме того случая я никогда об этом не слышал. Кстати, Перитон выкрикнул мне вслед, что узнал об этом от моего сына, Роберта. Но это тоже была ложь. Честно признаюсь вам, — добавил он, — недавно вечером я сказал Роберту, своему второму сыну, что хотел бы убить Перитона.
— Но вам не выпало такого шанса? — спросил Флеминг так серьезно, что поэт улыбнулся.
— Нет, не представилось. Но не буду притворяться, что я сколько-нибудь сожалею о его смерти. Это было бы полнейшим лицемерием.
— Исходя из этого, могу ли я предположить, мистер Маколей, что вы вполне симпатизируете человеку, убившему его?
Маколей несколько вызывающе взглянул на детектива.
— Полностью симпатизирую, — ответил он. — Особенно если он убил его по той же причине, по которой его хотел убить я.
— И я буду прав, если скажу, что вы не горите желанием помочь мне найти убийцу?
Маколей заколебался, а затем медленно сказал:
— Этого я не знаю. Я из принципа не терплю убийства. Если я не стану помогать, то, конечно, не стану и препятствовать.
— Понимаю. Что ж, мне лучше осознавать, чего от вас ожидать. А теперь, мистер Маколей, что касается этой ссоры между Перитоном и викарием: как я понимаю, ее причиной, прежде всего, была неприязнь со стороны Перитона. Он сделал это, чтобы просто досадить викарию.
— О нет, вовсе нет, — энергично возразил Маколей. — Перитон был полностью откровенен на этот счет. Он действительно верил, что религия — это бедствие для человечества. Он полагал, что поступает единственно правильно, противодействуя всякому и всему, что только способствует распространению религии.
— В сущности, настоящий фанатик.
— Настоящий. Они оба были такими. Вернее, конечно же, я хотел сказать, один из них был, а второй все еще остается.
— Верно. Теперь, сэр, смотрите: вы довольно хорошо знали их обоих. Между нами, считаете ли вы абсолютно невозможным то, что Перитона мог убить викарий?
— Нет, — поразмыслив, признался Маколей.
— А то, что Перитон мог напасть на викария и был убит в драке?
— Нет.
Флеминг наклонился к Маколею.
— А то, что Перитон мог совершить самоубийство, обставив все так, чтобы убедить всех, что его убил викарий?
Маколей удивленно смотрел на детектива несколько секунд; затем он подскочил и принялся ходить взад-вперед по комнате.
— Да! — горячо воскликнул он. — Да, это было бы полностью в духе Перитона. Такая странная, причудливая мысль вполне могла прийти ему в голову. Его далеко не так удовлетворило бы убийство собственными руками, как если бы священник англиканской церкви был повешен, подобно Аману[15], за преступление, которого не совершал. Это бы полностью соответствовало представлениям Перитона о по-настоящему занятной шутке.
— И вы думаете, что он пошел бы на самоубийство ради подобной шутки — ведь он не смог увидеть ее кульминацию?
— Нет. Но я думаю, что он бы не возражал. Я действительно считаю, что он пошел бы на что угодно, лишь бы уничтожить клерикализм. Он был весьма несдержан в этом вопросе.
— Понимаю, — ответил Флеминг. — Могу я теперь увидеть ваших сыновей?
— Конечно, — поэт позвал Адриана и оставил их с детективом одних.
Предупрежденный Карью о некоторых «странностях» старшего отпрыска Маколея, Флеминг начал разговор издалека — с замечания о микроскопе, стоявшем на столике. Адриан Маколей охотно подошел к своему драгоценному инструменту и начал длинными, нервными пальцами перебирать груду предметных стекол.
— Вы бы хотели взглянуть? — увлеченно предложил он. — Я могу показать вам нечто удивительное — вы о таком и не подозревали. Вот стекло с каплей воды из Килби-ривер. А вот питьевая вода из Лондона. Взгляните на различие!
Флеминг с мнимым энтузиазмом осмотрел оба образца, а затем, стремясь предотвратить рассмотрение и изучение других экспонатов, вскользь заметил:
15
Аман — враг иудеев, стремившийся уничтожить их во всей Персии. Был повешен на том дереве, которое приготовил для Мардохея (Есф 7:10).