— Мистеру Хольту, школьному учителю, пришлось рассказать викарию об экскурсии…
— Да, я знаю об этом.
— И он говорит, что викарий был просто в ярости. Он схватил свою шляпу и большую шишковатую дубинку (это слова мистера Хольта) и помчался по направлению к коттеджу Перитона. Хольт действительно думал, что викарий собирается убить мистера Перитона.
Сержант Мэйтленд вытащил блокнот и пролистал несколько страниц.
— Думаю это все, сэр. Осталась лишь пара небольших деталей. Воскресная проповедь викария была на тему стиха из книги пророка Исаии: «Кто это идет от Эдо́ма, в червленых ризах от Восо́ра?»[17] Все знали, что она обращена к Перитону, но самого Перитона на этой проповеди не было. Очень часто он приходил в церковь и садился в переднем ряду, одетый в голубую рубашку с оранжевым галстуком, — только чтобы досадить мистеру Холливеллу. Но вчера он не появился.
Сержант перевернул страницу.
— Мисс Мандулян состоит в дружеских отношениях с Робертом Маколеем, но не настолько дружеских, какие у нее были с мистером Перитоном. Роберт Маколей иногда обедает в поместье. Как и его отец. Популярный человек, этот Маколей-старший. Я имею в виду отца, сэр. Он всем нравится. Это все, сэр.
— Отлично, Мэйтленд, спасибо. А теперь пора спать. Проследите, чтобы меня разбудили в пять и подали чай.
Глава VII. На Монашьей запруде
На следующий день после обнаружения тела полиция начала свою работу ранним утром, обыскивая берега реки на предмет следов ног, ведущих куда-то, и оружия, с помощью которого было совершено убийство. Деревушка была тише воды, подобно названию ее маленькой гостиницы, дававшей приют рыбакам, замерев в напряженном ожидании каких-то событий. Ни на полях, ни в садах, ни у корыт для стирки почти не работали. Везде собирались группы мужчин и женщин, ожидавших новостей и вследствие недостатка этого крайне важного предмета выдумавших их по мере своих способностей.
Первый свой визит Флеминг нанес в коттедж одной из новоявленных деревенских знаменитостей, словоохотливой и любознательной миссис Кители. Как он и ожидал, выяснилось, что сия достопочтенная дама держит салон, и ее гостиная была заполнена сплетничающими близкими друзьями. Даже в столь ранний утренний час — была только половина десятого — здесь непрерывно передавались чайные чашки с на редкость крепким чаем, а миссис Кители как раз добралась до кульминации своей уже не раз пересказанной истории. Прибытие в ее коттедж известного лондонского детектива собственной персоной лишь доказало ее знаменитость. Это стало признаком, столь же безусловно ее подтверждающим, как проставленная проба на изделии в двадцать два карата.
Флемингу понадобилось некоторое время, чтобы увести миссис Кители от ее гостей, и еще больше времени, чтобы извлечь желаемую информацию из неиссякаемого потока ее слов, сторонних вопросов, объяснений, воспоминаний, повторений и просто того, что не относилось к делу. Наконец, ему удалось уяснить для себя ее историю или, вернее сказать, несколько обросших дополнительными подробностями и слишком растянутых в ее пересказе важных фактов, которые эту историю составляли.
Вкратце, они сводились к следующему. Субботним утром мисс Мандулян пришла в коттедж около половины одиннадцатого. Она находилась там примерно полчаса, разговаривая с мистером Перитоном. Миссис Кители, разумеется, подслушала все, что ей удалось, и была убеждена, что между ними имела место своего рода ссора. Во всяком случае, мистер Перитон несколько раз повышал голос и однажды даже прокричал: «Нет, нет, да нет же, говорю тебе! Это полнейшая ложь, и кто бы ни сказал тебе это, он — проклятый лжец!», а в другой раз, очень отчетливо: «Что ж, я сказал, что мне жаль».
С другой стороны, мисс Мандулян и вовсе едва повышала голос, и миссис Кители дала понять, что она была этим определенно недовольна и что мисс Мандулян вела себя самым неподобающим образом. Миссис Кители признала, что, конечно, у мисс Мандулян низкий и довольно хриплый голос, и она никогда не разговаривает на повышенных тонах. Потому из всего разговора с ее стороны в копилку собранной миссис Кители информации попала лишь одна фраза, брошенная в самом конце беседы, когда мисс Мандулян приоткрыла дверь и со смешком произнесла: «Прощай, дуралей».
Это прощальное обращение чрезвычайно озадачило Флеминга, и он предположил, что почтенная пожилая леди, по всей видимости, ошиблась на этот счет. Однако она настаивала, что последними словами мисс Мандулян были «Прощай, дуралей» и, казалось, восприняла сомнение Флеминга как пятно на своей репутации профессионального подслушивателя. Последние слова мистера Перитона были абсолютно ясными и легко запоминающимися. Он высунулся из окна и крикнул вслед переходящей через мост девушке: «Я собираюсь прийти сегодня. Не забудь об этом».