— И это все.
Когда я вернулся домой из больницы, мне позвонила его младшая дочь Гиля. Она была моей ровесницей. Я знал ее еще со школьных лет, но общались мы с ней нечасто. Она была доброй забавной девочкой с твердым независимым мнением. И еще, она очень любила отца.
— Он уже сказал тебе? — мрачно проговорила она.
— О чем?
— Об опухоли.
— О чем?!
— У него в легких опухоль.
— Раковая?
— Он тебе ничего не сказал?
Я тупо уставился в телефонную трубку.
Он не сказал мне ни слова.
ОСЕНЬ
В центре Детройта наискосок от пустого поля на Трамбэл-авеню стоит церковь. У этого огромного готического здания из красного кирпича и песчаника такой вид, будто оно залетело сюда из какого-то иного века. Остроконечные шпили. Над входом арка. В окнах витражи, на одном из которых апостол Павел спрашивает: «Что же мне делать, чтобы спастись?»
Это здание построили в 1881 году, когда его окружали особняки, в которых жили богатые пресвитериане. Они построили эту церковь для тысячи двухсот членов — самой большой своей конгрегации на всем Среднем Западе. Особняков здесь уже нет и в помине, как и пресвитериан; и в этом бедном, пустынном районе церковь кажется совсем заброшенной. Стены ее облупились. Крыша была перекошена. Часть витражей украдена, и кое-какие окна забиты досками.
Я, бывало, проезжал мимо этой церкви по пути к стадиону Тайгер, знаменитому бейсбольному парку в полумиле от церкви, но никогда в нее не заходил. И никогда не видел, чтобы в нее входили.
По моим представлениям, она была заброшена.
И мне совсем скоро предстояло в этом убедиться.
С того дня, как Рэб удивил меня словами «враги-шмараги», мне пришлось призадуматься над моими собственными предрассудками. По правде говоря, хотя я и не скупился на пожертвования, я всегда мысленно проводил границу между «нашими» и «не нашими» — этническую, культурную, религиозную. Меня, как и многих из нас, учили, что благотворительность начинается со своего «двора», что в первую очередь надо помогать «своим».
Но кто эти «свои»? Я жил вдалеке от родных мест. Я женился на женщине другой веры. Я, белый человек, жил в городе с огромным афроамериканским населением. И хотя, по счастью, я зарабатывал вполне прилично, окружавший меня Детройт катился к банкротству. Ожидание надвигающейся депрессии, на пороге которой находилась вся страна, на наших улицах обосновалось уже довольно прочно. Рабочие места улетучивались с устрашающей скоростью. Неоплаченные дома продавались с молотка. То тут, то там виднелись заброшенные здания. Наша кормилица, автомобильная промышленность, хирела с каждым днем. И, глядя на захлестывающую волну безработицы и бездомности, становилось страшно.
Однажды вечером я очутился в центре города возле убежища для бездомных христианской миссии спасения, где я решил переночевать для того, чтобы потом описать свой опыт. Я встал в очередь за одеялом и мылом. Мне выделили постель. Я выслушал проповедь пастора об Иисусе Христе и был удивлен, что многие из этих уставших бороться с тяготами жизни людей, уткнувшись подбородком в ладони, внимательно слушали речь о том, как они могут спастись.
Когда мы стояли в очереди за едой, один из мужчин обернулся ко мне и спросил, тот ли я, за кого он меня принимает.
— Тот самый, — ответил я.
Он неторопливо покачал головой.
— Ну? И что же с тобой случилось?
Проведя ночь в этом убежище, я решил создать благотворительный фонд для бездомных. Мы собирали деньги и передавали их в городские убежища. К своему удовольствию, должен признаться, что мы не тратили денег на административные и всякие прочие расходы и давали деньги только тогда, когда точно знали, на что именно их потратят. А это означало, что нам без конца приходилось всюду ездить и во всем разбираться самим.
И вот как-то раз жарким и влажным сентябрьским днем я остановил машину возле старой, облупленной церкви на Трамбэл-авеню. Как мне сказали, пастор этой церкви держал там маленькое убежище для бездомных. Я пришел посмотреть, не нужна ли ему помощь.
Перед церковью на ветру раскачивался светофор. Я вышел из машины и запер ее, щелкнув кнопкой на ключе. Возле стены церкви на складных алюминиевых стульях — вроде тех дешевых, что мы брали с собой на пляж, — сидели мужчина и женщина. Оба афроамериканцы. Они не сводили с меня глаз. У мужчины не было левой ноги. Костыли его стояли рядом, опираясь о стул.
— Я хотел бы поговорить с пастором, — сказал я.