— Это сказал Иисус.
— Гм, прошу прощения.
— Не извиняйся, — улыбаясь, сказал Рэб. — Хорошо сказано.
Подсвист проносящихся мимо машин я вместе с пастором Генри Ковингтоном вошел в огромный храм прихода «Я страж брату своему». Величественный старинный зал с высокими сводчатыми потолками, вздымающимися трубами органа, массивной красного дерева кафедрой и балконом, уставленным рядами скамеек.
И несмотря на все это великолепие, церковь явно хирела.
Шелушилась краска на стенах. Потрескалась штукатурка. Деревянные полы обветшали, и, провалившись в колдобину коврового покрытия, можно было запросто вывихнуть лодыжку. Я посмотрел наверх и увидел в потолке дыру.
Огромную дыру.
С десять футов, не меньше.
— Большая проблема, — признался Генри. — Особенно когда идет дождь.
И тут я заметил, что на полу в стратегически важных местах расставлены красные пластмассовые ведра. От потеков воды белая штукатурка побурела. Первый раз в жизни я увидел дыру в потолке храма, и это почему-то напомнило мне корпус корабля, пробитый пушечным ядром.
Мы присели. Генри — с его необъятным животом, — видимо, для того чтобы сохранить равновесие, уперся локтями в стоявшую перед ним скамью.
— Я не совсем понимаю, для чего вы сюда пришли, — вежливо начал он.
— Вы ведь даете приют бездомным, верно?
— Да, пару раз в неделю, — подтвердил Генри.
— Они тут едят?
— Да, в нашем физкультурном зале.
— И спят?
— И спят.
— Вы это делаете только для христиан?
— Нет, не только.
— Вы стараетесь обратить этих людей в христианство?
— Нет. Мы предлагаем им помолиться. Мы спрашиваем, хочет ли кто-нибудь из них посвятить свою жизнь Иисусу, но мы никого ни к чему не принуждаем. И сюда может прийти любой.
Я кивнул. И рассказал ему о своем благотворительном фонде. О том, что мы, вероятно, сможем ему помочь.
— О! — изумился Генри. — Это было б здорово.
Я огляделся.
— Большая церковь, — сказал я.
— Знаю, знаю, — усмехнувшись, проговорил Генри.
— У вас нью-йоркский акцент, — заметил я.
— Гм. Бруклинский.
— Это ваше первое назначение?
— Первое. Когда я сюда приехал, меня определили дьяконом и смотрителем. Я подметал и мыл полы, пылесосил, чистил туалеты.
Я вспомнил, что и Рэб, когда приехал в нашу синагогу, помогал убирать и сам отпирал и запирал ее. Наверное, так в Божьих людях воспитывается скромность и непритязательность.
— Когда-то, — сказал Генри, — это была знаменитая церковь. Но несколько лет назад ее продали нашему пастырству. На самом деле даже и не продали. Нам сказали: если вы сможете ее содержать, она — ваша.
Я еще раз огляделся.
— А вы еще в детстве решили, что станете пастором?
— Не-е-е.
— А кем вы собирались быть, когда кончили школу?
— Я на самом деле в то время сидел в тюрьме.
— Правда? — как можно небрежнее спросил я. — За что же?
— Ну… Я вообще-то много чего натворил. Торговал наркотиками, воровал машины. А посадили меня за непреднамеренное убийство. Хотя в нем-то я и не участвовал.
— И как же вы оттуда попали сюда?
— Ну… однажды ночью я думал, что меня убьют парни, которых я ограбил. Тогда я пообещал Богу, что, если доживу до утра, стану Ему служить.
Он помолчал, и мне показалось, будто внутри у него заклокотала старая боль.
— Все это было двадцать лет назад, — сказал Генри и промокнул платком лоб. — Я в жизни много чего повидал. Я знаю, что имел в виду тот, кто сочинил слова песни: «Глори, глори, аллилуйя — сбросил ношу я с себя»[16].
— Это хорошо, — сказал я, понятия не имея, что нужно говорить в подобном случае.
Через несколько минут мы уже двигались к боковому выходу, шагая по грязному, замызганному полу. Мы спустились по лестнице в маленький, тускло освещенный физкультурный зал, где, по словам Генри, спали бездомные.
В тот день я так и не решил: хочу я пожертвовать деньги этой церкви или нет. Я сказал Генри, что снова приду к нему, и мы еще раз побеседуем. По правде говоря, его упоминание о тюрьме меня всерьез насторожило. Я знал, что люди способны измениться. Но я знал и другое: у некоторых эта перемена была не более чем переменой мест.
Зарабатывая спортивным репортерством да к тому же проживая в Детройте, я на своем веку с чем только не сталкивался: и со словесными оскорблениями, и с наркоманией, и с вооруженными нападениями. Я не раз был свидетелем публичных покаяний на пресс-конференциях перед толпой журналистов. Я брал интервью у непревзойденных специалистов убеждать, что все их позорные деяния позади, и, выслушав их покаяния, писал о них хвалебные статьи. А потом несколько месяцев спустя узнавал об их очередных проступках.