– Иди ко мне. Ты такая теплая, – нормальный комплимент. Нет, чтобы сказать, что у меня невероятно тонкая талия. Какие мокрые губы. Нет, спать с начальством не очень приятно. А что поделать. Надо!
– Тебе хорошо?
– ОООО!!!!! – интересно, мама додумается покормить детей? Кажется, я буду поздно.
На все переговоры я ездила сама. И на свои и на Сашкины. Он был неплох. Стал давать мне больше шансов на работе, но ни единого шанса на серьезные отношения. Несколько обрывочных встреч на импортном ковролине – это его максимум. Но поскольку я и не навязывалась со своей жаждой надежного мужского плеча, он был мною доволен. И всегда радовался каждому новому подписанному договору. К концу октября я нашла покупателя квартиру Ирины. У нее действительно была какая-то личная жизненная драма, но я не поняла, какая именно. То ли депрессивные состояния на фоне одиночества, то ли проблемы с ее замкнутой и грубиянистой доченькой Ксюшей. Деточке было шестнадцать, она проводила день за днем, час за часом в глубине своей заваленной барахлом комнаты. Когда я приезжала к ним на подписание договора, то была поражена разрухой и угрюмостью этой квартиры. Обшарпанные обои, местами содранные вообще. Линолеум, повидавший многих животных и сохранивший их естественные ароматы. Пыль, грязь, запустение. Среди этого всего шестнадцатилетняя девочка, за все два часа, что я пробыла в доме, только и сказавшая мне:
– Побыстрее, если можно. – И стояла у двери в свою крепость – комнату, такую же выцветшую и мрачную, как и вся остальная квартира. С той только разницей, что стены она обклеила огромными фотографиями жутко раскрашенных женщин и оскалившихся мужчин с электрогитарами наперевес. В их кухне давно не было запахов вкусной еды. Ошметки колбасы, пачки из-под безвкусных кансерогенных макарон быстрого приготовления, заплесневелый хлеб. И тишина. Такая тишина, которая скапливается в результате целых месяцев, лет молчания. Когда не бормочет ничего телевизор, не бегают по дому маленькие дети, не приходят гости.
– На что вы хотите поменять эту квартиру? На большую?
– Нет, что вы. Зачем нам большая? Мы и в этой не видимся месяцами. – Это уж точно. Двум одиноким существам, разрозненным и закрытым, ничто не мешало уходить в себя в огромной четырехкомнатной квартире. Один бог знает, как она им досталась и почему. И кто в ней жил с ними раньше. И куда ушел?
– Вы прописаны только вдвоем?
– Да.
– Ваша дочь не была рада моему визиту. Вы уверены, что она тоже хочет обменять эту квартиру?
– Я абсолютно уверена. Это и нужно прежде всего для нее. Простите, кажется Оля?
– Да-да. – Я представлялась ей уже раз десять, но имен риэлтеров действительно почему-то обычно никто не запоминает.
– Оля, я не слишком хорошо смотрюсь, я понимаю..
– Нет, что вы. Прекрасно вы выглядите! – сфальшивила я.
– Не спорьте. Я знаю, как выгляжу, я знаю, что у меня нет сил ни на мой дом ни на дочь. Нет сил ни на что. И не будет, пока мы с Ксюшей не переедем из этого проклятого района. Не спрашивайте – почему!
– Не буду, – не очень-то и хотелось.
– Мы хотим переехать в хорошую квартиру в Подмосковье.
– Трехкомнатную?
– Можно двух. Где-нибудь в Химках или Мытищах. И нам нужна доплата. Вы можете примерно сказать, сколько получится.
– Попробую. Вашу квартиру оценили в пятьдесят пять тысяч. Если она продастся за эти деньги, то на двушку в Мытищах потребуется тысяч тридцать-тридцать пять. Минус комиссионные – три тысячи.
– Около пятнадцати тысяч. Нас это устроит.
– Вот и прекрасно, – сказала я и подписала договор. Честно говоря, я не была уверена, что эта квартира вообще кому-нибудь подойдет. Уж очень плохая аура у нее была. И еще прямо у двери, на стене со стороны лестничной клетки сияла призывающая задуматься надпись: «Оксанка – проститутка, дает всем подряд». Вот вам и Ксюшечка, а по виду не скажешь. Надпись явно пытались затереть, но заботливые руки невидимого борца за нравственность восстанавливали ее в полном объеме. Мне-то все это в общем, все равно. Вот вырастут мои разбойницы, буду молиться, чтобы про них такого не написали. А сейчас, если уж несчастная мать верит, что дочь исправится после переезда на новое место – флаг ей в руки.
Что удивительно, покупатель на эту квартиру нашелся практически сразу. Непонятно, что привлекло к таким руинам молодую пару, но думаю, что именно наличие в стандартном, трешечном метраже дополнительной четвертой комнаты-клетки. Кажется, у них было то ли трое, то ли еще больше детей, и тогда конечно! Лишний загончик для ангелочков не помешает. Так или иначе, они внесли аванс, когда продажа шла только вторую неделю. И первого ноября я хотела порадовать Ирину скорейшим осуществлением ее мечты. А тридцать первого октября Саша Лукин зазвал меня на эротическую посиделку на ковролине. Мы приняли аванс, причем весь на наших условиях, поэтому настроение было прекрасное, способствующее любви и пониманию. Вечер обещал быть томным, но не получился. Все началось с вопроса:
– Скажи мне, детка, ты любишь деньги?
– Люблю, – честно ответила я. Еще год назад я бы сказала, что деньги – грязь, способ обеспечить себе достойный уровень и не больше. Но за этот уже почти год я стала относиться к деньгам с нежностью и преданностью.
– А насколько сильно ты их любишь?
– Очень, очень сильно. А что, ты хочешь дать мне денег?
– В общем, что-то вроде этого. Я хочу, чтобы ты их взяла сама, а я покажу, где взять.
– Я вся внимание.
– Ты никогда не задумывалась, почему у нас в Инкорсе такие сложные договора? Зачем их дробить на преддоговорное соглашение, договор, соглашение о цене, соглашение об порядке исполнения, акт передачи полномочий? Почему так много бумаг?
– Это, кстати, очень неудобно. Для меня большая сложность – объяснить людям, почему они должны все это подписать.
– Ты, детка, пока еще глупышка, хоть и с такими красивыми глазами. По этим документам, как бы не повернулось дело, агенты Инкорса и само агентство отвечать ни за что не будут.
– Почему?
– Потому что в этой кипе бумаг четко прописаны только обязанности клиентов. А наши обязанности размыты и описаны в двусмысленных с юридической точки зрения фразе. Поняла?
– Примерно. То есть, что бы мы не сделали, мы не будем за это отвечать.
– Ну не совсем. Хотя, в целом, именно так.
– И к чему это ты? – странные разговоры для свидания. Хотя я от секса с Лукиным особенно не балдею. Лучше послушать очередную байку.
– А к тому, что если ты хочешь зарабатывать действительно хорошие деньги, ты должна понять. Они делаются вовсе не сервисом и улыбками.
– А чем?
– Интересно?
– Ну, я тоже хочу когда-нибудь купить себе Мерседес. Или хотя бы даже Жигули.
– Тогда запомни правило первое – все клиенты – бараны. И стричь их надо, не думая о совести.
– Совсем?
– А они о тебе подумали? – непонятно, почему они должны были обо мне подумать. Однако есть и правда один гадкий украинец, который должен был обо мне подумать, а не подумал. Сволочь.
– Чего молчишь. Все так делают. Я тебя не трогал, давал осмотреться. Но все рано или поздно должны узнать, как делать деньги в Инкорсе.
– Ну, я тоже не ребенок. Вижу что маклеры иногда накидывают тысячу-другую сверху комиссии. Ты об этом?
– Это тоже хорошо. Но мелко. Агентству это не интересно. Агентству интересно, чтобы ты у клиента оттяпала тысяч десять. Тогда можешь быть уверена, что тебя будут защищать и оберегать.
– Не поняла
– Что ты не поняла? С таких денег та получишь половину. Половину, а не жалкие двадцать-тридцать процентов.
– Да как я могу их оттяпать? – уперлась я.
– А вот тут тебе просто надо делать то, чего тебе скажу я. Ты уже говорила со своей Ириной о покупателях?
– Нет, – непонимающе ответила я.
– И не надо. Судя по твоим рассказам, там живет придавленная жизнью одинокая баба с распущенной доченькой. А это прямо наш клиент.
– И что дальше? – я обозлилась, потому что начала понимать, к чему он клонит. Хочет кинуть одинокую бабу, только потому, что она не сможет достойно защититься.