Стоянка Урдуса находилась в стороне от лагеря ванов. Несколько хмурых всадников с копьями охраняли два десятка повозок, поставленных в круг.
Урдус был худым мужчиной средних лет, с пухлыми губами и вопросительным выражением на вытянутом дряблом лице, из-за чего производил впечатление глуповатого человека. Он лично разлил чай из закопченного медного котелка в пиалы и раздал гостям, рассевшимся на сплетенном из ивы коврике, — Тумуру, Берюку и Унэгу.
— Вы правильно сделали, что пришли ко мне. — Урдус говорил быстро и невнятно, так что гостям приходилось все время прислушиваться. — Не все так плохо, как кажется.
— Не вижу ничего хорошего в нашем положении, — буркнул Тумур.
Узкие двустворчатые двери открылись, и в юрту вошла молодая женщина, неся поднос с выпечкой.
— Кушайте, гости дорогие! — сказал хозяин. — Баурсаки моей младшей дочери Сонай чудо как хороши!
— Благодарю. — Тумур попробовал один. — Ближе к делу.
— Да-да! — Урдус отпил из чашки и поморщился. — Горячий… Так, во-первых, у меня десять тысяч конников, а у вас сколько?
— Сколько-сколько? — переспросил Тумур.
— Он сказал, десять тысяч, — буркнул Берюк, сверля взглядом Сонай.
Тумур фыркнул.
— Не преувеличивай, дорогой Урдус. У тебя никак не больше тысячи.
— Ладно, тысяча, — со вздохом подтвердил Урдус.
— У меня верных мне… тысячи… две, может, больше, — призадумавшись, сказал Тумур.
— Верные? Это точно? — с сомнением поинтересовался Урдус.
— Вернее не бывает, — сказал Берюк, жадно поглощая баурсаки.
— Ну вот! — Урдус довольно хлопнул в ладоши. — Уже кое-что!
— Этого мало, — отрезал Унэг.
— Соглашусь с тобой, уважаемый, — кивнул Урдус. — Но вы забыли о старейшинах. Скажите мне, что они?
— Мой отец, Ми́ху, — отвечал Тумур, — в бешенстве. Он каждый день упрекает меня в бездействии.
— И остальные тоже не в восторге, уж поверьте мне! — воскликнул Урдус. — Этот говнюк Мерген натворил дел! Он наплевал на все обычаи! Обещал курултай в пятидесятый день после смерти Хайсы-хана, а до него осталось всего ничего! Тридцать дней прошло! Послушайте меня внимательно. Соберем сейчас же аксакалов и обсудим. Если мы все будем правильно говорить завтра вечером на Белесе, можем еще склонить чашу весов в нашу сторону!
— Если бы Барх хоть что-нибудь делал, кроме кусания собственных ногтей! — проворчал Берюк.
— Сам себе удивляюсь, — сказал Урдус, — зачем я поддерживаю этого юношу? Видят духи, он недостоин быть великим ханом. Но лучше он, чем собака Мерген.
— Да, выбора нет, — покачал головой Тумур. — Говорят, Шайтан поклялся меня убить.
— Не тебя одного! — воскликнул Берюк. — Но я убью его, клянусь, каким бы хорошим бойцом он ни был. А если не я, то Унэг. Против Унэга в бою, — тут Берюк похлопал воина по плечу, — никто не устоит, уж я-то знаю!
— Помню, помню, Берюк-гай! — засмеялся Урдус. — Крепко же тебе тогда досталось!
— Но я все-таки сломал ему нос!
— Ладно, — серьезно сказал Урдус. — Унэг-гай отличный и непобедимый воин, но его умение завтра нам вряд ли поможет. Не будем терять время, уважаемые.
Спустя полчаса все четверо, сопровождаемые тремя воинами Урдуса, направились к юрте Тумура. По пути им пришлось проезжать мимо стоянки Талгата — наиболее ярого сторонника Мергена. Семеро всадников ловили на себе злые взгляды.
Внезапно дорогу им преградил горбатый парень. Недоброжелательно глядел его единственный глубоко посаженный глаз с черным зрачком. Другой отсутствовал — на его месте красовалась ужасающая дыра. Почерневшая и засохшая кожа со множеством мелких, узловатых морщин обрамляла глаз. В руках этот странный человек держал кинжал.
Одноглазый оскалился, показав ряд гнилых зубов, вскинул руку с кинжалом, обвел ею всю семерку, после чего поднес оружие к собственному горлу и слегка провел острием. Выступила кровь.
— Вы умрете! — прорычал он и оглушительно захохотал.
Тумур вынул меч.
— Уйди с дороги, пес! — потребовал он.
На шум вышел Шайтан. Кожаная кыспаiii, накинутая на мускулистое тело, лопалась в плечах. Шея толще головы. На щеках — глубокие зарубцевавшиеся полосы, будто шрамы от когтей. На поясе висел меч поистине устрашающих размеров.
Шайтан положил руку на плечо Одноглазого.
— Уйди, — пробасил он.
От толчка Одноглазый чуть не упал, но удержался на ногах и отошел. Шайтан снял меч, воткнул его перед собой в землю и сложил ладони на навершии. Окинул всех долгим, изучающим взглядом.
Потянулись томительные минуты. Урдус часто заморгал, толстые губы задрожали. Унэг даже позавидовал ему. Сам он ничего, кроме раздражения, не почувствовал.
Наконец Шайтан спокойно вынул меч, сошел с дороги и указал оружием вперед:
— Прошу вас, — сказал он. — Не держите зла на Хаваша, он безумен.
Двор Тумура был обнесен посеревшими от времени прутьями, на которых висели овчинные тулупы, седла, кувшины. В углу двора стояла повозка без верха. На одной из дуг висела связка сушеных рыб. Два пса, бегая вдоль загородки, сердито тявкали, прячась под телегой.
Старейшины собрались в беседке. Выпили кумыс, пожелали здоровья друг другу. Начали разговор. Урдус рассказал о происшествии с Шайтаном. Едва он договорил, старейшины разразились бранью.
— Мерген обнаглел до того, что в открытую угрожает нам расправой! — возмущался Ягай, маленький старичок с крысиным лицом.
— Вот увидите, он убьет нас всех, — говорил Миху со свойственной ему прямолинейностью. — И попляшет на наших костях.
— Что будет с адрагами? — задумчиво вопрошал дряхлый трясущийся Хардар, поддерживаемый правнуком, вытиравшим платком его слюнявый рот. — Ведь Мерген угробит наш народ. Понастроит дворцов, и мы превратимся в изнеженных недоумков, подобно деханам.
— И тогда дженчи легко нас покорят, перебьют или превратят в рабов, — улыбаясь во весь рот, как будто это была веселая мысль, подытожил потный толстяк Очирбат.
Между тем Урдус продолжал:
— Что же делали у Талгата воины Мергена? И я думаю, что знаю ответ!
— И что они там делали? — не поднимая глаз и отрешенно постукивая клюкой по земле, спросил седовласый благообразный Манас.
— Мерген мой старый враг, думаю, вы все об этом знаете. А старый враг — это все равно что жена: во-первых, ты знаешь его как свои пять пальцев, во-вторых, он постоянно досаждает тебе и всячески портит твою жизнь.
— Ты такого плохого мнения о своей Сарнай? — насмешливо поинтересовался Берюк.
— Не трогай Сарнай, она великая женщина.
— Значит, она еще хуже Мергена, — рассудил Берюк.
— Так вот, — не умолкал Урдус. — Лет пять назад Мерген поссорился с одним крупнымскотоводцем из своего улуса, уж не помню имени… Знаете, что он сделал?
— Что? — спросили у него.
— Так как вопрос был спорный, Мерген созвал совет. Пригласил на него старейшин, самого скотоводца со слугами, домочадцами, разговаривал с ними вежливо, достойно… А его дружина пряталась неподалеку, и, когда пришло время, воины взошли на холм и вырезали всю семью землевладельца. Скажу еще! Пару лет назад был примерно такой же случай — там его головорезы отправили к праотцам целое село!
— Ты хочешь сказать… — сурово начал Миху, но Урдус не дал ему договорить:
— Это я и хочу сказать! Мерген так и сделает, вот увидите. Отрядит для этой цели человек триста…
— Мы выстроим позади них своих людей, — вставил Тумур.
— Ты же не думаешь, — заметил Урдус, поглядев на темника с прищуром, — что воины Мергена будут кружить вокруг Белеса с обнаженными мечами, ожидая, когда свистнет их хозяин?
— Нет, не думаю, — невозмутимо ответил Тумур. — И мы тоже замаскируемся. Будем делать вид, что считаем ворон в небе. А когда Барх свистнет…
— А что насчет Барха? — поинтересовался высокий угловатый Сапар с обожженной щекой. — Мы вот говорим о нем, а он что? Хочет ли он быть каганом? И сможет ли?