— Пусть на этот вопрос ответит почтенный Манас, — проговорил Миху. — Ведь он его дед. И живет вместе с ним.
Все уставились на него. Манас выдержал паузу, выводя палкой на песке узоры, и наконец заговорил:
— Не знаю, что и сказать, уважаемые. Барх сложный человек. Я долго присматривался к нему и понял одно: парня снедает ненависть. Он жаждет крови. Крови венегов. Дженчей. Он хочет быть каганом, уж поверьте. Сможет ли он быть им? Сможет.
— Мерген хитер и изворотлив, — заметил Сапар. — Чего о Бархе не скажешь.
— Мерген хитер, как трусливый шакал, — изрек Манас. — А Барх хитер, как ястреб. Он будет жесток и беспощаден к врагам. Никакой Вятко не умаслит его сладкими речами, ибо мой внук есть бич, что обрушится на спину всякого, кто посмеет встать у него на пути!
— Ой ли? — с сомнением покачал головой Хардар. — Ты не на базаре, Манас-ата, не заливай нам уши!
Манас промолчал.
Беседа длилась еще долго. Унэг не слушал их. В какой-то момент он принялся ходить по двору. Остановился у загородки. За ней в пыли резвились дети, гоняющие перепуганную кошку. Подошел Манас.
— Унэг… — тихо обратился он.
Воин взглянул на старика.
— Слушаю вас.
— Что ты скажешь? Обо всем этом?
— Я воин. Не мое дело говорить.
Манас через силу улыбнулся.
— Понимаю. — И старик побрел назад.
Старик Манас остановился у входа в юрту. Сердце забилось. Он присел на скамью.
Почему он так боится собственного внука? Барх всегда был уважителен. В чем дело? Каждый раз его охватывало непонятное волнение. И каждый раз старику хотелось уйти подальше и не видеть эти пронзительные карие глаза.
Манас вспомнил рождение внука. Эрдэнэ отличалась тихим и кротким нравом. Она родила Хайсе его первенца, но не возрадовалась, а наоборот, впала в хандру. Через год Эрдэнэ покончила с собой, перерезав вены.
Барх перенял от матери склонность к уединению. Но в последнее время привычная тоска, вкупе со всепоглощающей ненавистью, пропитала каждый уголок дома Манаса. Может, именно это и страшит его?
Старик привстал, прислушался, потом снова сел. «Посижу еще», — подумал он. Он вспомнил еще одну историю, связанную с рождением Барха. Он появился на свет с родимым пятном на груди, в районе сердца, отдаленно напоминающим птицу. По мере того как парень рос, пятно преображалось и вскоре превратилось в удивительно четкое изображение ворона, приготовившегося схватить добычу: вскинутые крылья, растопыренные когти.
Не секрет, что Хайса плохо относился к сыну. Но как-то раз, лет двадцать назад, к кагану пришел некто, назвавшийся Соамом. Незнакомый человек, судя по внешности и выговору, — камык (хотя он это отрицал, называя себя истинным адрагом), рассказал кагану о славном будущем его сына, упомянув, между прочим, о птице на груди. «Я потомственный шаман, — утверждал Соам. — И мой отец, один из самых искусных шаманов своего времени, всю жизнь хранил тайну, связанную с пророчеством о вороне». Видя, как заинтересовался весьма падкий на подобного рода вещи Хайса, Соам с воодушевлением продолжил: «Хан Эйдарiv, которого, как известно, соплеменники называли Вороном, у смертного одра поведал о том, что спустя много лет вернется. И его узнают по знаку на груди. Он вернется, чтобы набросить тень на весь мир — подлинные слова Эйдара».
«Проходимец! — со злостью подумал Манас. — По твоей вине умер Абай!»
Шаман Абай, получив соперника в лице Соама, вскоре после возвращения с печально известного драгнитарского похода спился и умер. Последние дни всеми уважаемого Абая, целителя, хранителя обычаев и сказителя, были ужасны: он валялся в пыли, нечистотах и в безумии выкрикивал разные гнусности. Так он и окончил свои дни — оборванный, одичавший изгой, которого по какой-то неведомой прихоти пощадил и не убил Хайса.
Соам стал единственным шаманом.
«Хм… ворон набросит тень, — думал Манас. — Что-то это шитое рваными нитями пророчество не изменило взаимоотношений отца и сына. Буреб, второй сын, всегда был на первом месте».
Но хватит думать. Хочет этого Манас или нет, но ему надо поговорить с внуком по душам. Об этом его попросили старейшины. Он взял себя в руки и вошел внутрь.
Скрипнула половица, и старик, перепугавшись, замер. Затем, собравшись с духом, ступил дальше. Свет горящего очага на мгновение резанул глаза — Манас прикрылся рукой, моргнул, обвел взглядом помещение и… остолбенел.
Барх стоял в центре юрты полностью обнаженный. В руке он держал меч. Манас никогда прежде не видел ничего подобного — клинок меча был черен, как ночь, и по нему пробегала неуловимая, ломаная, сине-голубая линия. Что-то похожее на молнию. Перекрестье отсутствовало — клинок сразу переходил в эфес, представлявший собой беспорядочный клубок черных, блестящих змей (или червей?), обвившихся вокруг рукояти.
Барх приставил клинок к груди старика.
— Потрогай, ата, — попросил он, вперив в него одурманенные очи.
Манас прикоснулся и ощутил обжигающий, пронизывающий до костей холод и в ужасе отдернул руку. По мрачному лицу внука скользнула тень улыбки.
— Если бы я захотел, ты бы уже умер. Эта сталь несет смерть всему живому, стоит только притронуться. — Барх подумал немного и прибавил: — Если я захочу.
— Откуда это у тебя? — спросил Манас, потирая обожженные льдом таинственного меча пальцы. — Почему ты наг?
Барх не ответил. Он скосил глаза на грудь и провел ладонью по родимому пятну.
— Всегда думал, что благодаря этому я исключителен.
— А сейчас?
— Сейчас тем более. У меня нет сомнений. Слишком долго я находился под пятой у… него. Унижался. — Барх произнес это слово с невыразимым отвращением.
— И что?
Барх закрыл глаза.
— Я знаю про все эти разговоры. Мол, дух Эйдархана вселился в меня.
— Осмелюсь сказать, что…
— Эйдархан был слабым и изнеженным человеком, — продолжал он, будто не слыша деда. — Не он покорил весь мир. Это сделали его солдаты, взращенные Даркханомv, — вот кто был подлинно велик! И я хочу верить, что это его печать.
Барх отвернулся и пошел к себе, за ширму.
— Но ты не ответил на мои вопросы! — крикнул ему вслед Манас.
— Неправда, ата, — сухо ответил Барх. — Ты услышал то, что все хотели знать. Остальное вас не касается.
Манас сидел на матраце, поджав ноги, вспотевший и измученный. Огонек в чашке с маслом горел тонким коптящим пламенем, дрожа и мигая от малейшего дуновения ветра. Старик не мог заснуть. Ему казалось, что от меча струится невидимая нить холода, которая окутывает ноги, вызывая в них судороги. Манас вскакивал, прыгал на месте и испуганно растирал их.
«Глупости! — упрямо шептал он себе. — Нет ничего такого. Просто это старость…»
Вскоре он заснул, убаюканный шумом внезапно пошедшего дождя.
i Курултай — собрание знати для решения важных государственных вопросов, здесь: выбора нового кагана.
ii Байбак — грызун из рода сурков.
iii Кыспа — куртка-безрукавка, жакет.
iv Адриан Великий, у кочевников — Эйдархан (29 год до имп. эпохи — 52 имп. эпохи), — двенганский вождь, завоеватель, основатель империи Треара и ее первый император, треманин по национальности. Двенганский союз — межплеменной союз, возникший в середине II века до имп. эпохи как ответ на агрессию Марна. Племена, вошедшие в союз: тремане — самый многочисленный на тот момент этнос, живший в верхнем Нижнеземье; хурты, из которых впоследствии вышли адраги, дженчи и гхурры, двенганские племена — драгны, драггиты и другие.
v Бакуин, в Нижнеземье более известен как Даркхан (между 55 и 51 годами до имп. эпохи — 9 имп. эпохи), — самый известный двенганский полководец, завоеватель, покоривший практически всё Нижнеземье, фактический творец будущей Треарийской империи, бывший раб, треманин по национальности. Прославился крайней жестокостью.