– Не убивай их, – срывается с моих губ мольба, как прорастающее из земли растение, хотя я знаю, что она бесплодна. Как и большинство моих просьб к Мидасу.
– Все кончено, – прищурившись, отвечает он. – Они определили свою судьбу, увидев то, что им не положено видеть.
Горло сжимается от непреложного чувства вины. Не только потому что я потеряла контроль и позолотила женщину, которая заняла мое место, но и потому, что теперь эти мужчины умрут из-за моей силы. Возможно, не от моей руки, но конечный результат неизменен.
Как я сказала Ревингеру, я видела множество смертей.
Возможно, стражникам было бы лучше оставаться гнилым ворохом на полу. Кто знает, какая судьба была бы милосерднее? Возмездие какого правителя они бы предпочли сами?
Я глотаю подступивший к горлу ком, но на сей раз тошнота не имеет никакого отношения к силе Ревингера. Она связана лишь с моими сожалениями и человеком, стоящим рядом.
Глава 3
После ухода Ревингера комната внезапно кажется опустевшей. Я не осознавала, каким довлеющим было его присутствие, пока он не ушел.
Я должна была бы почувствовать облегчение, но не ощущаю его.
Мой взгляд падает на Мидаса, в чертах моего лица пробивается ожесточение, как трещины в стекле. Просто чудо, что я еще не показываю свою злость, не таясь. Все мое тело напряжено от предвкушения следующего хода Мидаса.
Какое-то мгновение он просто смотрит на меня. На нем больше нет ни короны, ни мантии – только золотистая туника и штаны, заправленные в блестящие сапоги.
Ревингер отметил, что прошло несколько часов с тех пор, как они заключили соглашение. Выходит, Мидас отправился невесть куда и оставил меня здесь метаться подобно дикому зверю. В груди наряду с болью закипает гнев, обе эмоции клокочут, вырываясь на поверхность.
Не знаю, что он видит в моем лице, однако я в его вижу многое. Теперь я понимаю его так, словно все, что Мидас говорил, – это небрежно написанная на его губах ложь. В страницах, которые он занял в моей жизни, нет ничего настоящего.
Наше молчаливое разглядывание друг друга прерывает стук в дверь. Мидас идет к комнате, где стоит клетка, и закрывает позолоченную дверь, прячет итог произошедшего, а потом велит постучавшемуся войти.
Из коридора заходят две служанки, их золотые одеяния закрывают их с головы до пят, на голове каждой – одинаковые чепчики. Одна несет груду одежды, а другая держит поднос с едой. Обе приседают в реверансе, после чего направляются к купальне.
Слышу звяканье труб и визг воды.
Мидас прочищает горло и говорит более мягким голосом:
– Они подготовят для тебя ванну, и ты сможешь помыться и поесть.
От удивления я замираю. Я думала, он попытается снова запихнуть меня в комнату с клеткой. Была готова к его бранным вопросам, как я из нее выбралась, что тут делал Ревингер, а вместо того он протягивает мне руку в знак примирения.
– Я не хочу принимать ванну, – скрежещу я зубами. Не хочу принимать ванну только потому, что это он так приказал.
Мидас вздыхает.
– Аурен, клетка…
– Я не вернусь в эту богами проклятую клетку! – злобно проговариваю я ожесточенным шепотом. – Ты можешь привести всех кузнецов в королевстве, но, клянусь всевышними богинями, я сломаю все двери. Можешь запереть меня в этой комнате, приставить сотню стражей, но я…
Я осекаюсь, вспомнив о служанках в соседней комнате, и мы оба украдкой смотрим в сторону купальни.
Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, я наклоняюсь к Мидасу и говорю таким тихим голосом, чтобы слышал только он один:
– Если еще раз попробуешь запихнуть меня сюда, я буду бороться с тобой и больше никогда не превращу в золото ни одного предмета.
Яд, выплескивающийся из моего рта, искрит ярче любого огня. И пусть он опалит Мидаса так же сильно, как он обжигал меня.
Мидас замирает, от гнева на его загорелом лице, на щеках, появляются два красных пятна. Я повергла его в изумление, судя по тому, что он даже дышать забывает. Он не привык к такому моему поведению, к этой девушке, которая не пресмыкается перед ним и не падает ниц.
Я тяжело дышу от разъяренного запала, звучащего в моем голосе. Не удивлюсь, если мои золотые глаза вдруг полыхнут пламенем.
Мидас смотрит на меня. Вижу, как он размышляет, почти слышу кружащие в его голове мысли, пока он пытается придумать, как со мной сладить. Мне это понятно, потому что все эти годы моей любви я не только вздыхала по нему, но и наблюдала. Я его изучила так же, как кто-то изучает язык.
Это было необходимо из-за его трудного нрава, потому что я совсем не хотела попасть к нему в немилость или вывести из себя. Только по причине моего обостренного восприятия к его эмоциям, по причине многолетнего изучения, я знаю, как устроен его разум.